Марта Кетро - Рассеянная жизнь

Можно сколько угодно умножать штампы и хихикать над ними, но идея всё равно кажется очаровательной. Ровно до того момента, пока не попробуешь её воплотить.

Поль, кажется, всё сделала правильно, но не учла пустяка — в декабре в субтропиках бывает отвратительно.

Зимние бури скверные, по лицу хлещет холодный косой дождь, ураган срывает с подоконников цветочные горшки, к морю не подойти, ветер просто не выпускает на берег: когда утром она вышла на узкую улицу, ведущую к воде, её едва не сбило с ног. Пришлось вернуться обратно в арендованную квартиру на Шенкин.

В прихожей заглянула в зеркало: красные обветренные щёки, спутанные волосы дыбом, мокрая одежда липнет к телу, и это после двадцатиминутной прогулки. Кондиционер не справляется с сыростью и нет даже батареи, чтобы высушить дурацкую шаль. В воздухе, вместо ванильно-коричных ароматов, витает лёгкий, но отчётливый запах плесени. До некоторой степени помог ром из соседнего магазина, но в целом это слишком далеко от мечты.

Ближе к полуночи шторм немного утих, и Поль решила попробовать ещё раз. Только оделась по-человечески — в длинный глухой плащ, надела перчатки, надвинула капюшон, затянула все завязки, чтобы нигде не дуло. Ей удалось дойти до воды и даже немного постоять на ветру, представляя, что все печали уходящего года уносятся в море. Но долго не продержалась, махнула рукой и домой — в бар в таком виде не потащишься. Встретила полночь в сети и к двум отправилась спать.

Через три дня буря закончилась, дождь на время прекратился и ей удалось совершить несколько кинематографичных прогулок вдоль моря, но на идеальный Новый год это точно не походило. Ну и ладно, решила Поль, зато её миновали мерзкая консьюмеристская лихорадка, пьянство и переедание. (Она отказалась считать обжорством маленький торт «Рыжик», купленный в последний момент в русском магазине на Алленби.)

Когда Поль переехала окончательно, в первый год для праздника ей хватило ханукальных огоньков, одинокой, залитой дождём ёлки в Яффо, и общего лихорадочного состояния, связанного с переменой участи. Беспокойство она ощутила в начале апреля, когда проснулась в слезах. Снился снег, ничего особенного, и не то, чтобы она скучала о зиме, наоборот, мороз ужасал её всю жизнь, лишая воли и сил. Но приснилось, будто она босая, в платье, бежит по свежей пороше, которая лишь слегка холодит ноги, а на щёки падают крупные снежинки и тут же тают, оставляя чистую влагу. Воздух тёплый, белизна искрится, и всё происходит так, как на свете не бывает, оттого и плакала. А ещё осознала, что снега не видела год, уехала, когда он ещё не выпал, и не увидит минимум месяцев семь, если вообще соберётся прилететь будущей зимой. И тут-то на неё обрушилась тоска.

В тот год поездка в Москву так и не случилась, дела не требовали её присутствия, а людей, к которым бы стоило стремиться, там не осталось. Но Поль твёрдо собиралась навестить Россиюшку этим летом — если уж не целовать снег, то хотя бы погрызть берёзу в Александровском саду, сбежав от удушающей израильской жары. Словечко «Россиюшка» подцепила у Нико, только он произносил его с изрядным пренебрежением, а у Поль оно звучало с эмигрантской грустью, над которой она сама же и подсмеивалась. Чего грустить, любишь страну — живи в ней, не живёшь — не ной. Но чтобы там жить, Поль тосковала недостаточно, ей всего лишь хотелось снега зимой и дождика летом.

Хотя сейчас, в начале апреля, Тель-Авив был идеален, и дожди случались, и жара пока не началась. По весне Поль себя чувствовала точно так же, как в средней полосе ранней осенью — ещё хорошо, но уже знаешь, что впереди ад, только не ледяной, а расплавленный. Пока же Поль много гуляла, осваивая новые районы и незнакомые кафешки.

В среду собралась в Сарону, туристический тель-авивский уголок, который вообще-то не любила. По соседству с тремя огромными башнями Азриэли городские власти отреставрировали немецкий квартал со старыми домиками, превращёнными в бутики и рестораны, отдельно поставили хипстерский рынок с дорогущими лавками. Пространство выглядело очень милым и совершенно неживым, любопытные тель-авивцы поначалу охотно там гуляли, но Поль сомневалась, что их интереса хватит надолго. А пока людей было много, лучшие кафешки со всего города открыли возле рынка свои филиалы, и Поль пришла навестить тамошний «Макс Бреннер».

Заведение специализировалось на шоколаде — белый, чёрный, горький, пряный, во всех видах и формах, разнообразный и разнузданно жирный. Одного посещения нормальному человеку хватало, чтобы забыть о сладком на полгода, аддикты же, вроде Поль, приобретали иммунитет на месяц. До «Макса Бреннер» на бульваре Ротшильд ей было ближе, но она решила дойти до Сароны, в тщетной надежде потратить по дороге немного калорий, которые предстояло наесть. Трогательные правила худеющих женщин забавляли Поль, она понимала их бессмысленность, но неизменно соблюдала.

Съеденное вне дома менее опасно для фигуры; фруктов можно сколько хочешь (даже пару кило манго за раз); в путешествиях не толстеешь; если весь день не есть, а потом слопать ОЧЕНЬ МНОГО шоколада, то нестрашно.

И потому Поль с утра не ела ничего, почти ничего, кроме крошечного несущественного завтрака, а к вечеру выдвинулась в сторону Сароны.

Шла неспешно и добралась только в десятом часу. Строго говоря, это обычный фуд-корт, рядом стойка «Бенедикт», знаменитого кафе для завтраков, в котором официанты в любое время суток говорили посетителям: «Доброе утро». Но Поль хотела горячего шоколада, густого, тёмного и пряного. К нему попросила чёрного перца, поймала удивлённый взгляд парня с соседнего столика и слегка передвинула стул — терпеть не могла, когда кто-то вмешивается в интимные процессы. А что может быть интимнее, чем женщина наедине с десертом?

Принесли карамельный торт, который Поль заказала от жадности, а теперь уже не очень-то и хотела, но не съесть не могла. Она медленно ковыряла ложечкой бисквит и смотрела в телефон. И тут из-за плеча раздалось: «Ого, ты делаешь покемонов!» — на иврите, конечно. Поль обернулась с вымученной улыбкой и вдруг узнала этого настырного типа, причём узнала дважды. Если добавить парик, получится огонь чресел из пуримского бара, а пририсуй юношеские щёчки и, пожалуйста, перед нами нежный Жопа. «Деревня, как есть деревня», — сквозь зубы пробормотала Поль.

Парень тоже её вспомнил, обрадовался и заговорил быстро, а Поль произнесла свою неизменную фразу, кое-как составленную на иврите: «Мой иврит недостаточный для беседы». Но рассудок её слегка помутился от обилия шоколада, и она зачем-то добавила: «Рак бишвиль а-стуц» — «только перепихнуться».

Несмотря на ошибки, парень понял, потому что на секунду замолчал и расхохотался. Отсмеявшись, попытался говорить с ней на английском, потом задавал вопросы, которые учат в первый месяц на языковых курсах: как зовут, сколько времени живешь в стране, откуда ты? — но Поль упрямо мотала головой и назвала только имя.