Филип Хеншер - Дружелюбные

– У нас тоже нет детей, – ответил он.

Лавиния сделала скорбное лицо. Хью надеялся, что Карла их не слышит. Что она внизу, на кухне.

– Можно? – Лавиния сделала церемонный жест рукой, и брат не сразу понял, о чем его просят.

– Ну конечно! – не сразу сообразил он. – На втором этаже, первая же дверь.

– Я скоро!

И она встала и побежала по лестнице. Странно… Пять минут спустя Карла появилась из кухни и спросила, все ли с Лавинией в порядке. Сверху доносился знакомый шум. Кажется, его сестра принимала ванну. Дом наполнился божественными звуками: резко нарастающее шипение и рев. Устав после спектакля, лежа в постели, Хью любил слушать, как моется в ванной жена.

В прекрасной глубокой ванне викторианских времен. С тех пор как дом построили, в нем мало что поменялось. Остались, к примеру, деревянные раздвижные окна, хотя соседи еще в семидесятые установили алюминиевые. Мраморная раковина для слуг в комнатке за кухней и огромная ванна на черных ножках в форме львиных лап. Все требовало замены: старую эмаль пришлось ободрать, ванну отполировать заново и покрыть новым слоем эмали. И вот теперь Лавиния наливала туда гигантские количества воды, снимала одежду – и опускала крохотное свое тельце в ванну размером с плавательный бассейн. Внизу Карла вопросительно смотрела на него. Взгляд ее говорил: разве это нормально? Может, у вас в семье так заведено?

Он не нашелся с ответом, и жена вскоре вернулась к своим делам. Лавиния устроила это, чтобы задать ему вопрос или подать сигнал. В его мире были люди, которые могли без лишних слов подняться на второй этаж его дома и принять ванну. Карла, например. Ну и когда он жил дома, легко прервал бы беседу с матерью, сестрой, да с кем угодно, чтобы пойти и окунуться в ванну в старинной комнате с оливкового цвета арматурой и матовым оконным стеклом.

Прося разрешения пойти наверх, Лавиния собиралась всего лишь сходить в туалет. Но увидела ванну, поразившую ее своей величиной: они с Джереми могли оба в ней уместиться, не стесняя друг друга, безо всяких намеков на интимность. И включила воду. Сначала закапало, потом полилось, а затем, когда Лавиния открыла кран посильнее и препятствие было устранено, хлынул водопад. А еще огромная коллекция солей для ванной и много-много флаконов шампуня. Хью и его жена были из тех, кто легко поддается искушению. На полочке над ванной красовалось не меньше полудюжины: жожоба, кокос, огурец, лаванда, имбирь, лайм и яблоко, вместе и по отдельности. Стянув с себя одежду, она скользнула в горячую воду. Ее муж все это время относился к Хью, которого он никогда не видел, со смесью нежности и легкого раздражения. Ему было неприятно знать, что он так бросил его Лавинию; но и нежность к неведомому шурину присутствовала, ведь это был брат его Лавинии, и та всегда относилась к нему по-особенному. Когда она спустится, то узнает, готов ли брат принять ее поведение, каким бы оно ни было.

Хью показалось, Лавиния решила, что действует по праву, а не потому, что так заведено. Когда-то и она считалась человеком, которому без спроса дозволялось принять ванну в его доме. А теперь нет, Хью лишил ее этого права. Шум воды прекратился. За ним последовали звуки купания: кто-то плескался, лил и разбрызгивал воду. Она бросила ему вызов, проникнув в личное пространство. Ему вспомнился случай, когда она сидела на пассажирском сиденье и отчего-то схватилась за руль и попыталась заставить брата повернуть машину. Чем едва не убила их обоих.

Тем временем забулькала убегающая в слив вода; Лавиния закончила принимать ванну. Они с Карлой обычно открывали окно, чтобы ушел пар, но гостье это было невдомек. Дверь в ванной сняли с крючка, и сестра осторожно спустилась. Она возникла в дверях гостиной – к тому моменту Хью уже читал книгу, – держа в руках туфли и с аккуратно причесанными, но влажными волосами.

– Прости. Не смогла удержаться.

– На здоровье, – отозвался брат. – Чаю хочешь?

– Не откажусь. Что это ты читаешь?

– Да сценарий надо дочитывать. В пятницу уже репетиции.

Лавиния выпятила нижнюю губу:

– Я не так часто приезжаю. И скоро уйду.

– Сейчас, только скажу Карле, что мы хотим чаю.

Карла была на кухне. Она только что сделала вывод касательно Лавинии и ванны, решила не говорить об этом вовсе и принялась оживленно болтать о работе: заказала в мастерскую шелк-сырец, а его уже третий день не везут. Когда она присоединилась к мужу и золовке в гостиной, то услышала полный отчет о Джереми, супруге Лавинии, и о жизни его прихода в Ватерлоо: то и дело в дверь звонят страждущие. Рассказ Лавинии был даже забавным. Она создала для себя и брата тайное пространство, куда Карле было не проникнуть все полчаса, пока сестра мужа допивала чай. Взяв с дивана сумочку, старенькую, но хорошего качества, гостья упомянула: вот, собиралась принести свадебные фото, но как-нибудь в другой раз. Собственно, больше она не заикалась о том, что они еще когда-нибудь увидятся. Интересно, подумал Хью, что это значит: лед начал таять или попытка восстановить прежнюю задушевность признана провальной? Провожая ее до дверей, он изображал любящего брата. Вернувшись в гостиную, заговорил с женой о планах на отпуск. «Может, съездим в Бразилию, когда закончится прогон „Оклахомы“?»

Блоссом и Стивен продали загородную усадьбу в 2004 году. Смысла держать ее больше не осталось. Продали и тех самых пони, подаренных детям на Рождество. А Блоссом-то надеялась, что дом станет их фамильным имением и перейдет к Треско, а после – к его детям и внукам. Но их первенец жил с девушкой в ужасном, желтого кирпича доме на два хозяина в Херфорде и зарабатывал организацией праздников. Ни он, ни его подружка – славная, толковая девушка с короткой стрижкой и большими ладонями – совершенно не собирались заправлять поместьем. В итоге семья Блоссом прожила в усадьбе, купленной за сущие гроши – еще бы, в таком-то виде – и в конце концов ставшей просто домом, двадцать лет. Ей даже не жаль было расставаться с новым прудом для карпов. Несмотря на опасения, покупатель нашелся быстро. Кто-то из Сити. Зарабатывавший кучу денег партнер на рынке ценных бумаг, отец троих детей. Точь-в-точь зеркальное отражение ее мужа образца двадцатилетней давности. Интересно, подумала Блоссом, партнера на рынке ценных бумаг тоже потащат в суд по обвинению в преступной практике и навсегда отстранят от работы в Сити? А Стивен легко отделался.

Ему повезло. В отличие от других, он избегнул уголовного суда и взятия под стражу. Пережил суровое порицание. Разумеется, это ужасно – услышать, что ты никогда не сможешь работать в Сити, но в его возрасте многие решали отойти от дел. Она понимала, что это позор, но подробностей того, что сделал муж, не знала. Пришлось расспросить Джоша: они сели и подробно обговорили случившееся, то и дело восклицая «погоди-ка!» и «думаю, дело вот в чем…» Джош получил диплом юриста, отучился на помощника барристера, стажировался в фирме «Бауэрс Дженкинс» в Сити и наконец занялся собственной карьерой. Он живо, как щенок на дрессуре, принялся растолковывать суть дела, лишь на полпути спохватившись, что говорит о собственном дяде. Подобрался и решил не сгущать краски. Хорошо, что у Блоссом есть Джош. Он попытался объяснить ей то, чего Стивен в жизни бы не стал.