Анатолий Афанасьев - Искушение

— Чушь! — вскричал Кривенчук. — Твое здоровье в порядке. Камешек в почке — ерунда! Это у всех бывает. Ты себя-то не обманывай, Сережа, себя-то не обманывай! Ты душевно надломился. Тот мытищинский бугай тебя сломал. Ну, попробуй опровергни!

— Вас опровергнуть трудно, — мягко, разморенный чаем и присутствием озорной Ксюты, сказал Боровков. — Но, поверьте, я о бугае и думать забыл.

— В чем же дело?

Сергей взглянул на него удивленно. Напрасно он пришел сюда. Кривенчук считает для других хорошим только то, что ему самому понятно. Это уж видно непременное свойство простых и искренних людей. Простые и искренние люди охотно навязывают окружающим свои представления, в свою очередь кем-то им навязанные, а все иное, чуждое, относят на счет лукавого и готовы с яростью искоренять. Одни навязывают образ мыслей, другие страсть к рыбной ловле, кто на что горазд. С этим уж ничего не поделаешь.

— Не обижайтесь на меня, Федор Исмаилович, — попросил Боровков. — Я устроен по-дурацки, то одним увлекусь, то другим. Но все так — блажь, каприз. Я еще себя не нашел. И никакого таланта боксерского у меня нет. Вот у вас, да! Разве можно сравнивать.

Кривенчук молчал.

— Папа, он хитрый, хитрый! Он, наверное, какую-нибудь каверзу задумал. Я таких хитрецов насквозь вижу.

Боровков попытался завладеть ее мельтешащим, блистающим взглядом. Ее взгляд был неуловим и опасен.

— Значит, решил окончательно? — спросил Кривенчук.

— Да.

Попрощались они довольно холодно. Ксюта увязалась проводить гостя, сказав:

— Провожу этого хитрюгу до автобуса, проветрюсь перед сном.

Прошли они несколько шагов по вечернему городу, Ксюта остановилась, схватила его за рукав, требовательно спросила:

— Скажи, Сергей, ты презираешь моего папу? Только честно скажи?!

Боровков оторопел. Совсем другая перед ним стояла девочка, не та, что в комнате, повзрослевшая, утомленная.

— Ты с ума сошла. Почему я должен его презирать?

— Он тебе кажется ограниченным, да? Вся жизнь в спорте, и прочее… в общем, примитив, да?!

— Твой отец прекрасный человек. Я горжусь знакомством с ним.

— Правда?

— Еще бы!

Ксюта тихонько, без слез всхлипнула, точно поперхнулась. Белая шапочка на голове, темные локоны, раскосые глаза.

— Хочешь, я тебя поцелую за это? — сказала она.

— Хочу.

Ксюта обвила его шею руками, прижалась к губам губами, умело, крепко. Он аж задохнулся. Хотел и дальше целоваться, но она его отстранила. Когда он садился в автобус, крикнула в спину, благо людей не было на остановке:

— Если захочешь пригласить меня в кино — позвони!

Качаясь в автобусе, он думал о ней с нежностью и трогал пальцами ее поцелуй на своих губах.

У Екатерины Васильевны что ни день, то выдумка. В субботу намерилась сыну свитер купить, заграничный свитер, дорогой.

У Екатерины Васильевны была знакомая, а у той знакомой другая знакомая — шикарная дама, с выездами за границу. Сергей о ней не раз уже слышал. По тем временам шикарные дамы с выездами за границу были еще редкостью, и она заинтересовала Сергея. Но сколько он ни выспрашивал у матери про нее, ничего толком узнать не мог. Ни кто она по профессии, ни сколько ей лет. Складывалось впечатление, что некая загадочная особа шастает по Парижам и Лондонам просто от скуки да чтобы привезти несколько модных вещичек для продажи.

— Мне не нужен свитер, мама. Зачем мне свитер?

Екатерина Васильевна еще не оправилась от недавней ночной болезни сына и смотрела на него с трепетом.

— У тебя нет ни одной приличной вещи. Костюм старый, пальто мешком висит. Погляди, как другие молодые люди нынче одеваются.

— Мне на это наплевать!

— Зато мне не наплевать! — Екатерина Васильевна раскраснелась, разнервничалась. Она работала сменным мастером на ткацкой фабрике, получала вместе с премиальными около ста восьмидесяти рублей на круг, деньги не ахти какие, но не так уж и мало, чтобы сын ходил оборванцем. Никогда ее Сереженька, гордость ее, ее дыхание, не будет чувствовать себя обделенным. А он чувствует, потому и отказывается от свитера. Да если понадобится, она за него…

— Одевайся и едем, слышишь!

— Куда?

— К Марфе. Та женщина подъедет к двенадцати часам. Мы уже сговорились. Одевайся, и никаких возражений.

— Мама! — Сергей рассмеялся. — Ну, поедем, раз тебе так хочется. У тебя прямо глаза горят.

— И у тебя загорятся, когда свитер увидишь.

— А сколько он стоит?

— Это неважно.

К Марфе Петровне, давней материной подруге, ехать было не обязательно, она жила от них через пять домов. Встретила их радостно, хлопотливо. Бобылка, как и Екатерина Васильевна, бездетная. У нее мужа никогда не было. Маленькая, компактная, с красным круглым лицом — никто не загляделся. Теперь ей много за сорок, и она уже не ждала от жизни перемен. На характере ее это отразилось самым наилучшим образом. Веселая, болтливая, как сорока, она отдавалась каждому житейскому пустяку самозабвенно. С Сергея готова была пылинки сдувать. Усадила их за стол, подала чай с вафлями, а также домашнюю наливку, салат, маринованные грибы, кабачковую икру, тушеную рыбу — уставила стол, как на новоселье.

— А кто она вам… эта, которая свитерами торгует? — спросил Сергей.

— Ой, да что ты говоришь, Сереженька! Ничем она не торгует. Не такая это женщина. Только по любезности. Мы же с ней дружим давно. Она мне родня по двоюродной сестре. Дальняя, конечно, родня, седьмая вода на киселе. Это такая женщина чудесная, обходительная, ей-богу, сам увидишь. Золотая женщина, но несчастная… Ох, несчастная! Ее муж с двумя детьми бросил. Подлец окаянный. Она его из дома выгнала. Такой проходимец оказался, пьяница, прости господи! А она женщина воздушная, солнечная, ей цены нет. Ты не подумал, Сереженька. Этот свитер я у нее выпросила. Она для себя везла. А я как увидала, так сразу тебя и представила. Прямо вот он к твоим глазам подходит. Да и велик ей.

— Так это женский свитер?

— Самый что ни есть мужской!

Гостья явилась час спустя. Ее звали Вера Андреевна, по фамилии Беляк. Статная, упругая в движении женщина с худым, на первый взгляд утомленным, неярким лицом. Вошла в комнату, как лодка вплывает, неспешно. Поздоровалась, приветливо всех оглядела, долгим взглядом задержалась на Сергее.

— А-а, значит, это для вас, молодой человек, я принесла свитер? — спросила низким бархатным голосом. В этом простом ее вопросе он различил иной, тайный смысл: это я к вам пришла? вы меня ждали?

Сергей испугался. Так мощно в нем загудело сердце, что он поднял руку, чтобы его прижать, утихомирить.

Стали свитер разглядывать. Действительно, вещь добрая, стоящая. Толстой вязки, ярко-голубой, на ощупь нежный, мягонький, так и манит: влезь в меня, не пожалеешь.