Анатолий Афанасьев - Искушение

Виктор тут же стянул с себя шарф и набросил на плечи задорно хохочущей Симочке.

— Пойдем, Надь, — потянула подруга. — Пойдем с этим типом, иначе от него не отвяжешься.

Они зашли втроем в пустую аудиторию. Марченко взгромоздился за стол преподавателя.

— Мне начхать на ваши шуточки, девочки, — хмуро объявил он. — Да, я веду журнал учета — это мне поручили. Интересно, если бы тебе поручили, Кораблева, ты что бы сделала? Отказалась? Сожгла журнал?.. Или любому другому… Кое-что я скрываю, когда можно. И делаю это для вас же, для группы. Рискую, кстати, я один, больше никто.

— Благодетель наш! — съязвила Надя. — Он рискует, Нинка, а мы не ценим. Он своей молодой жизнью рискует. Благородный герой!

— Ты против дисциплины, Кораблева? — спросил Марченко. — Против? Тогда заяви об этом на комсомольском собрании, открыто и честно. Или это тебе не подходит?

— Ты зачем нас задерживаешь, Венечка? Мы очень устали после напряженного учебного дня.

Марченко сказал со страстью, неожиданной в этом розово-благополучном человеке:

— Надоело ваше школярство, ей-богу! Пора уж повзрослеть. Вы хоть понимаете, кто вы такие?

— А кто? Нина, мы кто?

— Ему видней, он староста. Ему, наверное, сказали чего-нибудь про нас по секрету. Кто мы, Вениамин?

— Вы студентки лучшего в стране вуза. Будущая интеллигенция. Это же надо сознавать.

— Веня, у тебя случайно нет температуры?

— Вижу, вижу, что до вас мои слова не доходят. Незрелые вы… Говоришь, как об стенку горох.

— Тогда мы пойдем?

Веня Марченко и плечами вроде бы пожал, и рот скривил с досады. Но, что-то решив для себя, он не любил останавливаться на полпути:

— Постарайтесь все же выслушать меня с пониманием, без выкрутасов… Я со многими в группе уже беседовал. Дело очень серьезное, — он взглянул на них с явным недоверием и все-таки продолжил: — Я узнал, от нашего курса нужно выставить три кандидатуры в факультетское бюро комсомола. Рекомендовать будет общее собрание, но сначала надо обсудить людей в группах.

— Очень любопытно, — сказала Надя. — Очень!

— Я подумал, что будет неплохо, если в факультетском бюро окажется наш человек. Мало ли что случится, кому-то и поможет в случае чего, вызволит из беды.

— Я не понимаю, — сказала Нина, — почему мы это втроем обсуждаем.

— Не втроем, — ответил Марченко, — повторяю для глухих, я уже со многими советовался. Предварительно. Чтобы не создавать преждевременный бум.

— А почему ты советовался, а не Горелов? Ведь он у нас комсорг.

Венька снисходительно улыбнулся:

— То-то и есть, что комсорг. Комсорг есть, а работы никакой нету. Что, вы не помните, как мы Мишку выбирали? Наобум, не зная друг друга. У него душа не лежит к комсомольской работе. Я не обвиняю — констатирую. Для общественной работы нужно тоже призвание, девочки.

— Теперь все ясно, — сказала Надя подруге. — Марченко хочет, чтобы его выбрали в факультетское бюро.

— Да, — не скрыл Венька, — если меня выберут, я не стану возражать. И думаю, смогу быть полезен нашей группе и всей комсомольской организации. Полезен по большому счету.

— Мне нравится, что ты не стесняешься и прешь напролом, — поощрила Надя. — Так ты далеко можешь вырваться, никто и оглянуться не успеет.

— Значит, если дойдет до голосования, вы меня не поддержите? Правильно я понял?

— Ни в коем случае, — утешила его Надя. — И вообще никто тебя не поддержит, потому что этими подготовительными интрижками ты уже выдал себя с головой. Так что лучше, Венька, забудь о блистательной карьере и спокойно занимайся. Ты, я заметила, в последнее время немножко рассеянный, даже не очень похож на студента лучшего института страны. Весь какой-то озабоченный чем-то. Правда, Нина? Но не учебой.

Тут Марченко взбеленился, нагнул к ним голову, будто собирался боднуть:

— Ребячество! Школярство! Какие у вас могут быть причины мне не доверять? Какие? Кроме глупых претензий с этим журналом. Ты, Кораблева, можешь четко сформулировать, почему ты против моей кандидатуры?..

— Могу, но не хочу!

— А я хочу, но не могу, — вставила Нина. — Ты очень вертлявый, Венька.

Марченко, успокоился, мягко сказал:

— Я так про вас и думал. Так и думал, что будете против. Вы же в жизни ни бельмеса не смыслите. Обе. Маменькины дочки! Ну вот и скажите, за кого бы вы были из нашей, группы?

— Хотя бы за Муравьева, — ответила Надя.

— А я бы выбрала Кораблеву.

— Вот, — обрадовался Марченко, — вот вся ваша принципиальность. Ты, Клепикова, хочешь протолкнуть подругу, а ты, Кораблева, прекрасно понимаешь, что Муравьев с тебя глаз не сводит. Вот! Вот!

Марченко, смеясь, хлопал в ладоши, и было видно, что он не просто рад, а одержал победу. Надя его урезонила:

— Ты не прав, Веня, насчет Муравьева. Он дружит с Симочкой Пустовойтовой, самой красивой девушкой в нашей группе.

— И насчет Кораблевой ты не прав, Веня, — добавила Нина. — Я за нее не потому, что она моя подруга, а потому, что она умна и порядочна. Ты кругом не прав, Веня. Увы!

— А вы возомнившие о себе пустомели, — нагрубил Венька. — И больше мне не о чем с вами разговаривать.

— Жалко, — пожалела Нина. — Так хотелось наговориться всласть.

На улице подруги с азартом обсудили происшедшее и пришли к выводу, что Венька Марченко большая бестия и когда-нибудь, конечно, сумеет вырваться на оперативный простор. Ума только наберется и тут же вырвется, и наломает дров.

— А помнишь, какой он был всего полгода назад? Самый шумный, самый компанейский — душа парень. И как вдруг изменился.

— Он и сейчас самый компанейский, — рассудила Надя. — Только цель перед собой поставил.

Домой она вернулась к шести, заехала в букинистический и проторчала там с полчаса. Денег у нее было всего два рубля с мелочью, и она их отдала за «Незавершенные работы Пушкина» И. Фейнберга и еще за две пустяковые книжонки о стиле Достоевского. Не успела войти в квартиру, как зазвонил телефон.

— Это тебя, — заговорщицки сообщила Анастасия Ивановна. — Какой-то мужчина. Третий раз звонит!

Звонил Федор Анатольевич Пугачев. Его настороженный голос раздался близко, как будто из кухни. И мать топталась рядом, в глазах тревожный вопрос.

— Я подумал, — запинался Пугачев, — если вы уж дали мне телефон, могу я разок позвонить.

— Как вы поживаете, Федор Анатольевич? Как Алеша?

— Все прекрасно, Надя. Припадок кончен, грусть в опале. Вы лучше скажите, как учеба продвигается?

Надя взглядом попросила мать уйти, но та не прореагировала.

— Федор Анатольевич, а почему вы не звонили так долго?

— Робел.

Надя засмеялась в трубку, и Пугачев откликнулся глухим коротким смешком.

— Трудно учиться, Федор Анатольевич. Устаю ужасно. Много очень задают. Ни минуты свободной.