Анатолий Афанасьев - Искушение

Пугачев не испытывал каких-либо острых ощущений. Он тупо глядел на ту же газовую плиту, на которую час назад взирал счастливый. Теперь все кончилось. Он ясно сознавал, что все кончилось. Даже если она приехала на день — все кончилось. Не стоит заблуждаться — это всему конец. Таких совпадений не бывает на свете. Клара вернулась в тот момент, когда он был особенно беззащитен перед ней. Ни раньше, ни позже. Это не случай, а предначертание.

В эту минуту Пугачев чувствовал себя более одиноким, чем бывает человек одинок на самом деле. Он чувствовал себя настолько одиноким, что не представлял, как он встанет со стула. Он был мертвее, чем мертвец. И на какой-то миг с ужасом осознал, что это его состояние удивительно совпадает с тем — счастливым, недавним.

Наконец в комнате потух свет и на кухню вышла Клара.

— Я не решилась его будить, — сказала она. — Только смотрела. Он похож на Кая из «Снежной королевы».

Пугачев с усилием взглянул на нее и увидел, что все-таки она изменилась. Не постарела, как можно было ожидать, а расцвела. Очень здоровая, красивая женщина стояла перед ним.

— Ты надолго? — спросил он.

Клара зажгла конфорку, поставила чайник.

— Не знаю пока. Сколько понравится. А ты что, Федя, не рад мне?

Все правильно, сказал он себе, все так и есть, как должно быть.

— У тебя такой вид, — сказала она, вглядываясь, — словно к тебе в гости явился монстр. А ведь я твоя бывшая любимая жена, Феденька. Ты должен помнить об этом. К тому же я с дороги. Давай перенесем объяснения на завтра. Ну что ты надулся, как индюк?

Он видел, что она и впрямь утомлена, веки ее, подкрашенные зеленью, подрагивали. Но разве мог он жалеть ее — возвращавшую его туда, откуда он еле выкарабкался. Он ее панически боялся, в ее гибких движениях, аккуратно причесанной головке ему мерещилось что-то змеиное, грозное.

Чайник забулькал, и она заварила чай, а он пошел на балкон за раскладушкой. По пути склонился над сыном. Алешино лицо жалко белело в полумраке, лобик влажный, голые руки свесились с края кровати. Что ему снится, маленькому? Бедняжка, какое сильное потрясение ждет его утром.

Вернувшись, Федор Анатольевич стал приспосабливать раскладушку на кухне. Клара шумно дула на чай, прихлебывала с наслаждением, хрустела тминными сухариками.

— Ты можешь лечь со мной, милый!

Пугачев не отозвался. Он старался не смотреть на нее. Перенес на кухню свое белье, а ей достал из шкафа чистую простыню, наволочку, пододеяльник. Заново застелил тахту. Свет не зажигал, чтобы не разбудить мальчика.

Больше ему делать было нечего. Он сел на край раскладушки, положил руки на колени, застыл. Клара курила. У нее были какие-то особенные сигареты, на кухне запахло конфетами.

— Покури со мной! — попросила она.

Пугачев задымил своей «Примой».

— Ты малость постарел, Федя, — мягко заговорила она. — Внешне, я имею в виду. Что-то тебя мучит, я вижу. Ты все-таки не рад моему приезду.

— Чему тут радоваться?

— А чему огорчаться?

Все так и есть, подумал он, а будет еще хуже.

— Ложись спать, Клара. Ты же с дороги. Взгляни на часы.

— Не только от дороги, Федя, я устала. Я много видела плохого в жизни. И приехала отдохнуть туда, где, надеялась, меня любят.

— Ты сумасшедшая, Клара.

— Почему, милый?

— Говоришь так, как будто мы вчера расстались. Ты бросила меня и сына, с тех пор прошли годы. Зачем ты вернулась? Зачем?!

Он не совладал с собой и в конце фразы повысил голос. Даже взвизгнул. Клара поморщилась.

— Не помню, чтобы ты был любителем мелодрам. Протри глаза, милый! Красивая, усталая женщина вернулась после долгих странствий в лоно семьи. Только и всего.

— У тебя много семей, почему ты вернулась в нашу?

— У меня только один сын!

— Он забыл тебя. Забыл, понимаешь? Подло его тревожить понапрасну. Подло!

— Ты что, начал заниматься в драмкружке?

Федор заглянул ей прямо в глаза. Она ему ободряюще подмигнула.

— Я знаю, что ты бессердечная женщина. Давно это понял. Но есть границы, которые никому не дано преступать.

— Объясни, милый.

— Ты смеешься… Что ж. Твое дело. Только учти, я не тот хлопотливый ослепленный юноша, каким ты меня помнишь. Не споткнись в этот раз, Клара. Падать больно. И расплата бывает жестокой.

Взгляд ее сузился и вспыхнул. Она не ожидала борьбы, но, как всегда, была готова к ней. Она смотрела на бывшего мужа, как смотрит психиатр на трудного больного, готовясь поставить ему точный диагноз. Сначала следует поставить диагноз, а потом искать средства лечения.

— Стыдно, милый. Ты угрожаешь женщине, матери твоего сына! Что с тобой? Скажи, я пойму. Только говори просто, без патетики и угроз. Мы не в кино.

— Уже поздно, — сказал он. — Ложись спать, Клара.

— Хорошо… не сердись! — проворковала она. Федор не успел отстраниться, проходя, она прижалась к нему, тесно прильнула. — Спокойной ночи, милый… Если хочешь, приходи.

Пугачев слушал, как плещется она в ванной, напевает что-то, отплевывается… и вдруг уснул, не раздеваясь, прямо-таки провалился в темную яму, а когда проснулся, уже взошло солнце.

Из комнаты не доносилось ни звука. Пугачев побрился, поставил чайник. Собственно, пора было выходить на работу. Он намазал кусок хлеба маслом, жевал, запивал вчерашней заваркой.

Наконец его позвали:

— Папа, папа! — Голос у Алеши ошалелый спросонья. — Иди сюда скорей.

Он вошел. Клара в синей ночной рубашке полулежала на Алешиной кровати, оглаживала мальчика по плечам, целовала. Глаза ее странно блестели — то ли плакала, то ли гримасничала.

Алеша с растрепанными волосами, расхристанный, выглядел мартышкой, которая не знает, что ей делать с протянутой шоколадкой.

— Папа… она говорит… она моя мама! Это правда?

— Да, — сказал Пугачев, — это правда.

Повернулся и отправился на работу…

В отделе он промаялся до обеда: отпроситься было никак нельзя — в три часа важное совещание у Лаврюка.

— Понедельник — тяжелый день, — подбодрил его Владик Кириллов, когда они в десятый раз курили на лестнице. — Не проспался, что ли? Видок у тебя этакий, ухарский…

— Хуже, — ответил Пугачев. Он заметил, что особенно не переживает, не нервничает. Безразличен как-то ко всему. «А чего нервничать, — подумал. — Нервничают от неизвестности, от предчувствий. Мне-то все известно, как будет».

— Ну, сегодня посмотрим, — заговорил Владик, — что наш шеф учудит. Понимаешь, старина, если он наконец рискнет… — и начал развивать тему, которая живо всех волновала, ибо речь шла о возможных изменениях в штатном расписании.

Пугачева это касалось больше других, он должен был, по предварительным прикидкам, возглавить новую экспериментальную группу, но сейчас он слушал вполуха, вежливо поддакивал, и Кириллов скоро заметил его рассеянность.