Анатолий Афанасьев - Искушение

— Может, он мне и ни к чему, — задумчиво ответила Надя Кораблева, — но я спасу его от вас. Его и Алешу.

— Что? Алешу?

— Вы кажетесь себе умной и проницательной, а мне вы противны. Хотите, я подарю вам на память один рисунок из учебника? Сейчас я схожу и принесу, хотите? Даже на лекцию опоздаю.

— Какой рисунок?

— Чудовище, пожирающее своих детей.

Оскорбление достигло цели, Клара подняла руку, но Надя не отшатнулась, не шевельнулась, бровью не повела. Клара сообразила, что, если она ударит, эта шальная девчонка вцепится ей в волосы — и они обе покатятся в липкую весеннюю жижу. И она выкрикнула совсем не то, что хотела:

— Как ты смеешь меня судить?! Ты — юная дрянь! Разве ты меня знаешь?

— Конечно, знаю, — сказала Надя тихо, — что ж тут не знать. Вы типичная женщина, которая только и смотрит, где и кого укусить.

Клара дрожащей рукой вытянула из пачки новую сигарету, затянулась глубоко.

— Послушай, пигалица. Сейчас ты уйдешь на лекцию, а я тем временем отправлюсь к вам в деканат. Через день весь факультет будет показывать на тебя пальцами и хохотать. А еще через месяц тебя с треском вышвырнут отсюда, как грязную потаскуху, которая спуталась с чужим мужиком и увела от матери ребенка. Я это сделаю, поверь мне.

— Сделайте! — брезгливо усмехнулась Надя. — А я пойду на лекцию… Деканат на втором этаже. Извините!

Она удалялась, стройная, неуязвимая, в суперджинсах. Клара ей позавидовала, но не остро, слегка. Молодой отваге позавидовала: «Посмотрим, — сказала она ей вдогонку, — посмотрим, как ты через несколько дней засвистишь, какую мелодию». Она ощутила прилив энергии, жар, готовность действовать тонко, умно, нагло. Еще минут пять она курила и наслаждалась предстоящим спектаклем, забавным развлечением…

Через два дня Федор Анатольевич по телефону сообщил Наде, что его бывшая жена написала заявление к нему на работу, в партком; в письме одни гадости. Голос Пугачева был на удивление бодр и даже торжествен, словно он находился по ту сторону добра и зла и созерцал уже оттуда превратности судьбы.

Надя, у которой накануне было сложное объяснение с сотрудниками деканата, заподозрила истерику.

— Федор, как ты себя чувствуешь?

— Превосходно. Я даже не предполагал… Знаешь, я все ожидал, самое плохое, а когда это случилось, мне стало как-то легче.

— Что с Алешей?

— Порядок. По-моему, она ему не нравится. Да если бы ты ее увидела — мегера.

— Не говори так, Федор. Ты же ее любил.

— Когда это было. Она сильно изменилась. Черт ее водит за руку.

— Ты не поддавайся, Федор Анатольевич, не поддавайся. Все это, в сущности, ерунда.

Он подумал, кашлянул, спросил глухо, как через воду:

— Ты не могла бы сказать, что с нами будет дальше?

Надя поняла, о чем он спросил, и не ответила.

— Я бы так не спешил, — оказал Федор, — если бы не обстоятельства. Мне можно надеяться?

Надя опять промолчала, но в гулкой тишине телефонной трубки он различил невнятный шорох, ее глубокое дыхание.

— Я люблю тебя, Надя Кораблева. И должен знать, можешь ли ты когда-нибудь полюбить меня.

— Да! — ответила трубка. — Да! Дурак проклятый! Рохля! Подумай, что происходит. У тебя забирают Алешу, смешивают тебя с грязью, а ты о чем говоришь. Разве сейчас это важно?

— Важнее всего, — улыбнулся он ей. — Если бы ты знала, как важно… И ты будешь когда-нибудь моей женой?

— Замолчи! Ничего не скажу!

— Не сейчас! — шипел он некрасивым гусиным звуком. — Когда-нибудь. Мне необходимо знать, Надя! Это важнее всего…

Она послушала, послушала его шипенье и в страхе опустила трубку на рычаг.

А в этот самый час в квартире Кораблевых изливала душу Клара, бывшая жена Федора. Анастасия Ивановна внимала ей, онемев, Павел Павлович, вызванный домой срочным порядком, нервно постукивал костяшками пальцев по полировке стола. Клара, простоволосая, без косметики, со следами слез на щеках, уныло излагала свою печальную повесть.

— Это ужасный человек, коварный, опытный. Я бы не пришла к вам, если бы не считала своим долгом предупредить. Я была в институте и разговаривала с вашей девочкой, но она, по-видимому, уже увязла в его сетях. Ее надо спасать!.. Федор — страшный человек, он не останавливается ни перед чем, использует любые средства для достижения своих мерзких целей. А цель у него одна-единственная, вы взрослые люди, родители, я могу быть откровенной, его цель — удовлетворение своей необузданной чувственности. Больше ничего…

Анастасия Ивановна издала звук, отдаленно напоминавший щелканье дятла, а Павел Павлович подумал: «Пожалуй, преувеличивает» — и изобразил на лице сочувственную гримасу.

— Первый год, когда мы с ним жили, я ни о чем таком не подозревала, была наивной девочкой вроде вашей Наденьки. Федор умеет располагать к себе, вызвать жалость, сострадание… Вам надо бы встретиться с его друзьями, которые им обмануты, введены в заблуждение маской страдальца. Многие из них дорого поплатились за дружбу с ним: он обчистил их, а потом при случае предал одного за другим… Так вот, сразу после свадьбы он часто не ночевал дома, а когда являлся утром, от него пахло спиртным. Объяснял свои отлучки какой-то таинственной сверхурочной работой. Я верила. И как было не верить, если я любила его и носила под сердцем его ребенка. Я верила каждому его слову, каждому объяснению, только удивлялась, куда он тратит деньги — мне он выдавал очень мало, рублей сорок в месяц. Помогали родители, я продала все свои ценные вещи. Была как слепая, как одурманенная… После рождения Алеши он совсем осатанел, не бывал дома неделями — ему, видите ли, действовал на нервы детский плач, — а если и появлялся, то не один, а с собутыльниками. Пьянки, ругань, угрозы — я думала, сойду с ума. В ту пору я уже все поняла, но куда было деваться с малышом.

— А к родителям, — подсказал Павел Павлович.

Клара улыбнулась ему сквозь слезы:

— Легко сказать, к родителям. Они были против моего замужества… и надо их знать. Нет, это был не выход: Тем более что и квартирные условия у них… Я продолжала бороться, старалась помочь ему избавиться от пагубных привычек. Иногда случались периоды затишья, когда Федор бросал пить и проводил вечера дома. Обычно это объяснялось отсутствием у него денег. На мне он срывал зло, да что там теперь скрывать — от угроз он нередко переходил к делу. У меня вся грудь и спина были в страшных кровоподтеках… Я и это терпела ради ребенка, ради слабой надежды сохранить семью.

Анастасия Ивановна снова защелкала дятлом. Клара поблагодарила ее кивком и сделала движение, словно хочет броситься к ней в объятья.

— Тяжело, жутко вспоминать, поверьте!.. Однажды все-таки наступил конец всему. Как-то после очередной отлучки Федор вернулся не один, привел с собой женщину. Господи, какой это был вечер! Оба они пришли пьяные, женщина ругалась матом и все норовила схватить Алешу на руки. При этом она так гадко цыкала зубами и сплевывала на пол желтую слюну. Федор объявил, еле ворочая языком, что это его лучший друг — как-то назвал ее по имени — и она будет теперь всегда с нами. Я одела Алешу и ушла ночевать к подруге. Через неделю Федор пришел за мной, трезвый, мы с ним долго разговаривали и решили разойтись. Он меня не удерживал.