Николае Есиненку - Деревянная пушка

Падает на землю. Рыдает — и вдруг вскакивает:

— Хватит! Все! Ухожу!

Решительно исчезает в другой комнате и появляется оттуда собранная в дальнюю дорогу: на плече — десаги и т. д.

— Попытаюсь добраться до родного села, до мамы… Там буду ждать… Не обижайтесь, папа. Прощайте.

Уходит Мария.

Старик долго смотрит ей вслед через окно.

Потом берет с завалинки топор и начинает рубить обгорелую акацию у ограды.

Это немалый труд — свалить дерево. Затем старик обтесывает ствол, и это тоже тяжелая работа.

Через несколько часов во дворе стоят два крепких кола, вкопанных в землю на расстоянии трех шагов друг от друга. Старик становится между ними, что-то прикидывает в уме и, наконец, приказывает:

— Молоток!

Сноха — она только что вернулась и еще стоит застенчиво у ворот с десагами на плече — тут же бросается в дом.

Быстро переодевается, хватает молоток.

Протягивает старику.

А старик уже требует:

— Долото!

Она несет долото.

— Гвозди!

— Вот они.

— Ага… теперь доску неси.

— А где ее взять?

— С лавки сдери.

— С лавки? А на чем вы спать будете?

— Там еще три останется. Самую широкую неси. Да поскорее!..

Он работает с таким воодушевлением, что Марии становится совестно спорить с ним. Она уходит в дом и через пять минут возвращается с доской. Бросает ее к ногам свекра.

— Годится?

— Сойдет… А табачку не принесла мне?

Она идет за табаком.

— Сама сверни цигарку… пальцы замлели. Нет, так ты не сможешь, ветер все развеет. Иди в дом, а заодно и прикури.

Закашлявшись с непривычки, она приносит ему неловко склеенную и уже зажженную цигарку. Старик с удовольствием затягивается.

— Что это вы затеяли? — спрашивает она наконец.

Он выпускает длинную струю дыма.

— Что затеял, говоришь? Сейчас покажу.

Докурив, он притаптывает окурок и закрепляет между кольями брус на высоте примерно сорока сантиметров. Поперек бруса кладет доску, уравновешивает ее, прибивает гвоздями к брусу и опускает один конец на землю. Все это похоже на детскую качалку. Старик находит камень с кулак величиной, кладет его на нижний конец доски, обходит свое сооружение, примеривается и… прыгает на другой конец. Камень со свистом взлетает в воздух и — сноха даже не успевает проследить его падение — бьет старика по темени. Тот без единого звука валится навзничь.

— Убился! — потрясенно кричит Мария. — Папа, вы мертвый?

— Докажи! — стонет старик, не открывая глаз.

— Что тут доказывать! Вы — нарочно?

— Принеси воды… и полотенце.

Она бежит за водой, выливает ее на старика и закрывает его помертвевшее лицо полотенцем.

— Не так! — рычит он глухо, но, видно, ни рукой ни ногой пошевелить не может. — Намочи его в воде и обвяжи мне голову.

Шишка, надо сказать, выдающаяся. Тем не менее, едва Мария заканчивает перевязку, старик весело вскакивает на ноги.

— Поняла теперь?

— Что?

— Как пушка действует!

— Вы пушку делаете?

— Да… деревянную. А ты как думала? Я теперь жив не буду, а его собью. Вот сюда кладем камень, сюда прыгаем… Аэроплан подлетает, а мы его в брюхо — на! Не бойся, не промахнемся. Надо только не один камень класть, а штук пять.

Мария не знает, что и сказать. Все это похоже на детскую игру, но старик работает, объясняет, машет руками с таким жаром, что она невольно начинает верить в чудеса.

— Одного не пойму, папа, — говорит она внезапно, — что ж вы не доводите дело до конца?

— Докажи! — сердится он.

— Нечего и доказывать. Во-первых, я бы укрепила на брусе не одну, а четыре доски. Это сразу четыре камня, понимаете? И если прыгать с доски на доску, получается очередь: раз-раз-раз-раз!

Старик недоуменно моргает.

— Докажи!

— Четырехствольная пушка получается, вот что! Еще не поняли?

— Четырехствольная?! — Старик потрясен открывшейся перспективой, к тому же он не ожидал такого от Марии. — Но мы не успеем выпалить сразу из всех стволов — он слишком быстро пролетает.

— Пролетает и возвращается. Можно даже заманить чем-нибудь. Скажем, курицей. Он — с крюком, а мы его — раз-раз!

— Бах-бах! — глаза старика загораются. — Четырехствольная!

— Именно! Только надо крепко прибить доски, чтоб не скользили.

— А я что говорю!.. Что стоишь? Я спрашиваю: что ты стоишь?! Быстрее! Неси доски! Бегом!

Она приносит доски, правда, не сразу, а по одной. Он так и этак примеряет их.

— Как полагаешь, найдутся у нас четыре скобы?

— Можно бы вытащить из ножек лавки, но я не сумею…

— Еще бы! Куда тебе, бабе!

Они идут в дом, старик ложится на пол и начинает возиться со скобами. Скобы не поддаются.

— А что будет, — спрашивает Мария, — если самолет сейчас прилетит, а пушка не готова?

— Что будет? — Старик передает ей вырванную наконец скобу. — Ничего, успеем.

— А здорово вы придумали с этой пушкой…

— Что только не приходит в голову, когда остаешься один…

— Я вас больше не оставлю! — горячо говорит она.

Самолет летит сравнительно высоко.

— Может, обойдется? — чешет в затылке старик. — Пушка-то не готова.

Может, и обойдется. Без атаки, но не без чуда.

Самолет летит, как летел, и вдруг останавливается в воздухе. То есть ясно, что он не может остановиться, и все же старику и Марии кажется, что он останавливается.

Один из пилотов грозит им кулаком, орет что-то в рупор.

— Что он сказал?

— Я не разобрала.

— Что мужик делать? — злится пилот и тычет пальцем вниз.

— Ах, это! — Старик прижимает руки к груди и пускается в льстивые объяснения: — Это ничего… это игра! Игрушка!

— Мы тебе показать игра! Расстрелять!..

И самолет удаляется.

— Видела? — старик радостно потирает руки. — Чует кошка… Надо скорее заканчивать. Будем встречать!

— Так что же мы стоим?

— Нужно бы сперва Флорику спрятать. Ни в хлеву, ни в кукурузе мы ее теперь не убережем.

— Как же быть?

— Отведешь ее за речку на холм и там в перелеске привяжешь. Давай. А я пока тут поработаю…

С вершины холма, на который взошла Мария с коровой, открывается вид редкостной красоты. Небо кажется промытым, голубая даль бесконечна, солнце стоит высоко, и ширь вокруг такая, что хочется лететь. Мария словно попала в другой мир.

Она оглядывается назад, в долину, на свой дом, где возится во дворе старик.

«Странный народ, — думает Мария, улыбаясь неведомо чему, — странное это племя лодочников, среди которых я живу. Кто-то рассказывал, что и свекор, и отец его, и дед — все нашли себе жен на лесной дороге. Приходит, скажем, парню из этого рода пора жениться, — он идет туда, к лесному тракту, садится и ждет свою суженую. Берет ее, женится, она ему рожает детей, и если случится мальчик, то и он, когда вырастает, идет на ту же дорогу. Так и мой Андрей…»