Николае Есиненку - Деревянная пушка

— Нет. Директор утверждал, что магазину нанесли материальный ущерб.

— Проверили?

— Проверили. Врет. Мы сняли кассу — все в порядке. Я же говорю. Исключительно бескорыстный преступник.

— А директор?

— Вот им бы стоило заняться вплотную. Он, по-моему, сам намеревался кое-что унести под шумок.

— Ладно, разберемся… — майор делает пометку в блокноте. — Не отвлекайтесь, капитан. На нас висят шесть разбитых витрин, это не может так продолжаться.

— Люди землю носами роют, товарищ майор!

— И до чего докопались?

— Простите, но ведь не можем мы ставить по милиционеру У каждого магазина.

— Хотя бы у центральных… временно.

— Население нас не поймет, товарищ майор. И к тому же номер восемь — не центральный.

— Что же вы предлагаете? Ждать у моря погоды? Этак скоро у нас в отделениях стекла полетят. Подумать только… Может, в самом деле пацаны?

— Сомнительно.

— Рассказывайте дальше. Итак, вы окружили магазин и…

— И ничего. Преступника никто не видел.

— Мда… попробуем с другого конца. Что было в витрине?

— Номер восемь — «Фрукты-овощи». Что там может быть — помидоры, капуста, баклажаны. Профессионал на это не польстится. Наверно, вы правы: он действительно отвлекает наше внимание, а сообщники тем временем действуют в других местах. Но где?

— Вот это и надо выяснить… Вы что-то хотели добавить, сержант?

Пожилой усатый сержант, который до этой минуты хранил дисциплинированное молчание, оправляет китель:

— Так точно. Разрешите, товарищ майор?

— Валяйте, говорите, — кивает майор и невесело шутит: — Похоже, только за разговоры мы и получаем зарплату.

— Товарищ майор, витрины везде как витрины: в одних — овощи, — в других — консервы, в третьих — трикотаж. Но есть одна общая деталь…

— Любопытно.

— Все разбитые витрины были украшены большой фотографией одной и той же девушки. И, надо сказать, девушка симпатичная.

— Не вижу связи, — пожимает плечами капитан.

— Так и я не вижу… но тут надо покумекать. Молодежь нынче какая? На афишах усы рисуют, к оперным артисткам ушанки приделывают. Иной раз и вырезают…

— Капитан, — поднимает палец майор, — в этом что-то есть. Ох, мало мы работаем с подростками, мало… Опишите девушку, сержант.

Сержант неожиданно краснеет. Капитан ухмыляется.

— Позвольте мне, товарищ майор. Вы, наверно, и сами не раз ее видели, только внимания не обращали. Такая, знаете, фигуристая красоточка — волосы распущены, платье короткое, вот по сих пор, одна нога поставлена на камень, декольте — чуть не до колена. Она во многих витринах висит… я имею в виду фотографию. И тем не менее я что-то не представляю себе, каким боком это может быть связано с мотивами преступления. В городе за последнее время вошли в моду рекламы с более или менее одетыми девушками, и никто их не трогает. Полагаю, сержант идет по неверному пути.

Майор хмуро почесывает в затылке и вдруг делает неожиданный вывод:

— Капитан, сержанта мы поощрим, а вам, пожалуй, влепим выговор по служебной линии. Я хочу знать, что это за девица! Сколько раз было сказано — пресекать фотошабашников?! Кого мы рекламируем? Кого выставляем в витринах? Она кто — комсомолка? Передовик производства? А не приходит вам в голову, что этот снимок может быть условным сигналом для целой банды? Или представим другую ситуацию: девушка, например, порвала с компанией малолетних правонарушителей и теперь живет исключительно трудовыми доходами. А они угрожают ей…

— Извините, товарищ майор, — опять подает голос сержант, — я на всякий случай задержал фотографа, который делал снимки для этих витрин. Он, кстати, проходит у нас по картотеке…

— Молодец! Сюда его немедленно!

Парень, появившийся в дверях, сильно напуган, но старается улыбаться и без конца поглаживает стриженную под машинку голову. Не успев войти, он начинает тараторить:

— Гражданин майор, я не виноват, век свободы не видать! Знать не знаю эту маруху. Гулял в парке, смотрю — болтается. Я ей — давай! Она — пожалуйста!.. Вот и сфотографировал. А что с ней случилось, товарищи дорогие? Если по сто второй, так я ее пальцем не тронул, тем более с пацанками дел не имею — нема дурных! И вообще я давно завязал, у меня семья, дети. Вот — шесть штук, сами посмотрите. А это — та фотография…

— Все ваши? — удивляется майор. Есть, видно, чему удивляться.

— Мои! — бьет себя в грудь фотограф. — Все! Могу метрики показать!

Но майор уже углубился в изучение второй фотографии. Он вертит ее так и этак, вздыхает, опять почесывает в затылке, даже цокает языком.

— Мда… все при ней. А скажите, капитан, когда вы видите такую в витрине, в натуральную величину, — вам не хочется одеть ее?

— Одеть? — серьезно переспрашивает капитан и задумывается. Потом честно отвечает: — Н-нет, не сказал бы.

Фотографа с миром отпускают, и тут же, постучав, входит дежурный:

— Товарищ майор! Разбита витрина магазина номер тринадцать. Нарушитель задержан.

Следует немая сцена.

— Вот так так! — восклицает, очнувшись, майор. — А мы тут дискутируем… Где он?

— Пока что там, на месте происшествия.

— Едем!

Через несколько минут майор, капитан и сержант локтями прокладывают себе дорогу в толпе, окружившей какого-то шумного старика. То есть преступника? Да не может быть! Судя по внешнему виду, по ухваткам, по жестам, это обыкновенный крестьянин, а никак не злостный хулиган. Он пытается вырваться из рук доброхотов, но его держат крепко.

— Пустите! Не имеете права! — вопит он.

И так далее — все насчет прав.

— Что случилось, папаша? — спрашивает сержант, мирно похлопывая старика по плечу. — Уймись…

Старик, однако, расходится еще больше, не обращая внимания на милицию:

— Я ей покажу! Я ее научу, как убегать из дому! Она у меня будет знать, как позорить отца!.. Ню?! Я ей такую ню задам — неделю не сядет!..

— Ню? — удивляется майор. — Кличка?

Сержант смущенно покашливает.

— Ню, товарищ майор, — это изображение обнаженного тела в живописи и фотоискусстве.

— Гм… Послушай, отец… — майор пытается успокоить старика, все еще не веря, что он, этот почтенный колхозник с десагами — перекидными сумками на плече, может быть тем самым неуловимым преступником, поставившим в тупик всю кишиневскую милицию.

— Не желаю слушать! — отмахивается преступник. — Я никого не боюсь. Вот именно что отец!

— Гражданин, — начинает сердиться и капитан. — Это вы разбили стекло?

— Я, а то кто же, — просто отвечает старик.

— Тогда пройдите в машину…

— Сам пройди… пройдоха! И нечего толкать меня… все равно я все витрины перебью. А ее встречу — зарежу! Я ее родил, кормил, поил — я и зарежу!.. Она меня будет позорить, соплячка. Голая, понимаешь ты! Ню!..