Николае Есиненку - Деревянная пушка

Старик ожесточенно замахивается косой. Бригадир испуганно подпрыгивает.

— Эй, полегче!.. Ну, теперь видишь? Пока ты ведешь косу справа налево, совершается полезная работа. А когда слева направо?.. Дошло, нет?

Не дошло. Старик озадаченно смотрит на косу, на свои руки, на бригадира, и движения у него вконец разлаживаются. Непонятно… справа налево, слева направо… Он ведь не левша, всю жизнь так косил!

— Добрый человек, ты скажи попросту: чего хочешь? — дед чуть не плачет.

— Ну-ка поднатужься! Когда ты ведешь косу справа налево, что происходит?

— А что происходит?

— Это я тебя спрашиваю!

— А-а… ничего. Пшеница падает.

— Точно. Когда ты ведешь косу справа налево, падает пшеница, то есть достигается конечная цель производственного процесса косьбы. А когда обратно — слева направо? Что происходит тогда?

— А ничего… Что должно происходить? Ничего.

— Вот именно! Когда коса идет обратно, не происходит ничего, не рождается ни одна единица продукции, и, следовательно, сила растрачивается впустую! И это сейчас, когда первое место почти у нас в руках! Такой человек, как ты, должен давать вдвое больше, чем даешь! Опыт, помноженный на знания, понятно? Срок уборки подходит к концу! Когда же ты наконец всерьез возьмешься за работу?

— Так а что еще я должен делать?

— Удвоить производительность своего косильного агрегата!

— Это как? — старик ошалело таращится на бригадира: он еще в жизни ничего подобного не слыхал. — Это как?

— Так!

— Я хочу спросить: как это сделать?

— А вот это я тебе скажу! На то я и бригадир, а ты — простой колхозник. Все очень просто. Надо привязать к твоей косе второе косовище. Для того-то я и пришел… Вот… это сюда, а это сюда… Готово! Смотри, теперь на косе два лезвия, направленные в противоположные стороны. С этой минуты ни одно твое движение не будет пропадать зря, ни справа налево, ни слева направо. При минимуме издержек — максимум продукции!.. Давай, дед, вперед! Смотри, куда бригада ушла!

— Не получается! — дед втыкает косу в землю. — Слишком тяжело. Плечи не держат.

— Верю, старик, верю! А мне, думаешь, было легко, пока я своим умом дошел до этой рационализации? Имей в виду, если мы сорвем сроки уборки, то исключительно из-за тебя. Или ты, может, не хочешь, чтобы наша бригада была первой в колхозе?

— Хочу…

— А колхоз — первым в районе?

— Хочу…

— А район — первым в республике?

— Хочу-у…

— Тогда вперед! Давай-давай! Не стой! Мне еще в бригаду бежать…

Машет косой старик. Запинается, но машет. Справа налево — рраз! Слева направо — рраз! Пылища за ним стоит, как за двумя комбайнами сразу… А бригадир снова с криком бежит через покос:

— Стой, старик, стой! Что делаешь, а?

— Опять не так? — удивляется Григоре, втайне радуясь передышке. — Кошу, как вы сказали — туды и сюды, и в хвост и в гриву…

— Это все правильно. Теперь можно надеяться, что со сроками ты нас не подведешь. Они там управятся на большом массиве, а ты — на малом. Но меня, старик, другое тревожит: колоски за тобой остаются.

— Колоски? — дед оглядывается.

И правда, кое-где на пожне виднеются одинокие колоски.

— Так их немножко!

— А если проверка нагрянет? Народные контролеры! Что они скажут? Убрать, скажут, убрали, а колоски остались… И не видать нам тогда первого места, как своих ушей! Чем же наша бригада перед тобой провинилась, а, старик? Без ножа ты меня режешь!

— Так, может быть, конные грабли пустим?

— Ты совсем из ума выжил, а? Откуда в колхозе кони, скажи на милость? Я и забыл, как они выглядят! Смутно помнится: что-то среднее между свиньей и коровой. Был, говорят, когда-то какой-то одер, да подарили его городским школьникам, чтоб и они знали, какие такие бывают кони.

Коль скоро зашла речь о школьниках, старика внезапно осеняет:

— А если ребятишек поставить, чтобы колоски собрали?

— Ребятишек? Во-первых, все они уже работают на большом массиве, а во-вторых, признайся: разве тебе не было бы стыдно торчать здесь с косой перед будущим поколением? Этакий, знаешь ли, символ проклятого прошлого. Ты ведь у нас как косарь ни по какой ведомости не проходишь — все техника да техника.

— Ну, тогда не знаю…

— Подумай, каким тебе видится оптимальный выход?

— Какой?

— Опти-маль-ный!

— И каким же?

— Не знаешь?

— Не знаю.

— Так я тебе скажу. На то я и бригадир, а ты — рядовой колхозник. Мы вот что сделаем: мы к тебе сзади припряжем грабли. Вот так — раз-два!

Смотрит Григоре себе на спину и просто-таки глазам не верит: не старик, а траулер!

— Во-от, — тянет бригадир, очень довольный своим изобретением. — Теперь совсем другое дело: сам косишь и сам за собой колоски сгребаешь. Можешь, старик, работать со спокойной душой — уборка будет завершена качественно и в срок. Комар носа не подточит! Вперед!

Косит старик справа налево и слева направо, сгребает за собой колоски, а бригадир, отойдя чуть в сторонку, вынимает из кармана портативное переговорное устройство и нажимает кнопку:

— Алло! Первый! Первый! Товарищ председатель, это вы?

— Слушаю! — отзывается председатель.

— Дмитрий Ионович, можете рапортовать в район.

— Кончили уборку?

— Считайте, что кончили!

— И за оврагом?

— И за оврагом.

— А как со вспашкой?

— Со вспашкой? С какой вспашкой?

— Что ж вы? Не знаете про новую директиву? Приказано сейчас же распахать стерню!

— Дмитрий Ионович! — бригадир сердито срывает шляпу с головы. — Не успеем! В поле, допустим, трактора справятся, а здесь, за балкой… Коней нет, людей нет! У меня тут один дед Григоре, так что…

Бригадир вдруг хлопает себя по лбу и бросается вслед старику:

— Стой! Стой!

…Теперь дед Григоре косит, граблюет и пашет одновременно. Спереди — коса с двумя лезвиями, позади — грабли и плуг. Небольшой — но все-таки плужок. Спотыкается старик, тяжко дышит, чуть не падает.

А от села опять летит к нему бригадир, и снова не с пустыми руками: еще чего-то несет, рационализатор!

Бросает старик косу, рвет постромки своей сбруи, на которых волок грабли и плуг, и бежит, бежит…

Бежит!

По буграм! Прямиком через балку!

Ломит кусты, как медведь!

Бежит!

Влетает в свои ворота и давай зарываться в копну сена!

— Что с тобой, Григоре? — старуха хватает его за ноги. — Куда ты?

— Пусти! — старик лягается из последних сил и все глубже, все глубже, как змея, уходит в сено. — Пусти! Нет меня!.. Ты знаешь, что он задумал?! Нацепить мне на голову шахтерскую лампочку! Это чтобы я и ночью работал! Ему рапортовать, а мне помирать! Пусти! Хочу на пенсию!

— И давно пора! Я тебя сколько раз уговаривала, а ты ни в какую: хочу помочь бригаде! Вот и допомогался!

— Уже не хочу! — ревет старик благим матом. — На пенсию! На пенсию!