Алка Джоши - Художница из Джайпура [litres]

Я перебежала через дорогу, свернула в первый проулок. По мутной вонючей луже шмыгнула крыса. Я привалилась спиной к осыпающейся стене, согнулась пополам, и меня стошнило. Завитки чая с молоком расплывались по табачно-бурой выгребной яме.

Я вспомнила такой же точно проулок. У нас в деревне. Мне шестнадцать, я убегаю от обозленного Хари. Меня выворачивает.

И вот мне тридцать, и я по-прежнему от кого-то бегу. Но куда мне бежать?

– Джи? Что с вами?

Я обернулась.

Лала, бывшая служанка Парвати, смотрела на меня с тревогой. Она увела меня прочь от ямы, вытерла мне рот краешком сари.

Я взяла ее за руку – мол, не надо – и вытерла губы своим собственным паллу .

– Никак не отвыкну, – улыбнулась она, – еще бы, столько лет растила сыновей мемсагиб.

С нашей последней встречи ее смуглое лицо похудело, щеки ввалились. Я скользнула взглядом по ее залатанному сари.

– Куда ты пошла после того, как… – Я не сумела закончить вопрос. Я уже знала, почему Сингхи выгнали их с племянницей. Самир подтвердил.

Лала провела языком по губам.

– Сначала к моему брату. Он большой человек, строитель, не бедствует. Но он нас не пустил, потому что она брюхатая. В конце концов он выдал ее замуж.

Кажется, Нарайя хотел поскорее сбыть с рук беременную дочь?

– Твоего брата зовут Нарайя?

На ее глаза навернулись слезы.

– Хан . – Она вытерла слезы краешком сари. – Такого жестокого человека еще поискать. Обзывал родную дочь шлюхой, сукой.

Я знала ответ, но все равно спросила:

– А мастер Рави…

– Я его вырастила, но я же его и избаловала. Мы все его баловали. Такой был красивый ребенок. Я говорила племяннице, он тебе не пара, но разве ж она послушает.

– Где она сейчас?

По морщинистым щекам старухи покатились слезы.

– Новый муж выгнал ее из дома, когда узнал, что она на сносях. Так она села во дворе, джи , и подожгла себя. Оба умерли – и она, и ребенок.

У меня подкосились ноги и, если бы Лала не поддержала меня, я упала бы.

– Я слышала про ваши отвары. Наверняка они помогли бы ей.

Я вспомнила тот день, год назад, у Парвати. Лала поджидала меня на веранде и явно хотела поговорить со мной, но не решилась. Надо было ее найти, выспросить, в чем дело. Моя свекровь поступила бы именно так. Как далеко я отошла от всего, чему учила меня саас !

Я посмотрела на Лалу. Я тут жалею себя, а эта женщина пожертвовала всем, даже заработком, чтобы помочь племяннице.

– И как ты теперь, Лала?

– Я пыталась наняться к другим, но мемсагиб позаботилась о том, чтобы меня нигде не взяли. Теперь вот дома убираю. Здесь, по соседству.

Парвати сломала жизнь Лале, чтобы уберечь сына от скандала.

Я поднялась, опираясь на Лалу, и у меня закружилась голова.

– Если бы только… мне жаль…

– На все воля божья, джи .

Она погладила меня по спине, точно расстроенного малыша.

Саас тоже не упрекнула бы меня – ни в том, что я сделала, ни в том, чего не сделала, а сочувственно погладила бы по руке, как сейчас Лала. И от этого было только хуже. Мне хотелось сбросить старую кожу и начать все сначала.

Я пробормотала извинение и пошла домой.

В миле от Раджнагара мне встретился Малик. От него несло сигаретами.

Я посторонилась. От меня тоже несло – рвотой и стыдом.

Я держала в руке осколок миски для хны. Малик уставился на него.

– Я отвезу вас домой, – сказал он.

– У меня нет денег на рикшу.

– У меня есть.

– Мне не нужны твои деньги, – отрезала я и тут же пожалела о своей грубости. – Ноги есть – дойду.

– У меня тоже есть ноги. Дойдем вместе.

Многие годы Малик был мне помощником и другом. Я не сразу его заметила; некоторое время он бродил за мной по Джайпуру. А потом я обратила внимание на чумазого босого мальчишку, который не сводил с меня внимательных ясных глаз. Я решила выждать: в конце концов он отважится подойти. И Малик приблизился, предложил донести мои судки; говорил он вежливо и с достоинством, неожиданным для такого тощего сопляка. Я протянула ему судки – вот как сейчас.

Я не заслуживаю его преданности, как не заслуживаю и Лалиного сочувствия.

– Тетя босс.

– Я больше тебе не босс.

– Вы всегда будете моим боссом, – непринужденно улыбнулся Малик. – Потому что вы умнее королевского повара. – Он чуть обогнал меня и пошел спиной вперед, чтобы видеть мое лицо. – Я сказал ему, что куплю у патанов [62]самые сладкие сырые кешью – лучше тех, которые он кладет в карри из молодого барашка – причем дешевле, чем он платит сейчас. А этот дурак отказался. И знаете почему?

Я промолчала.

– Не желает якшаться с мусульманами – разумеется, я не в счет! То ли дело вы. Уж вы бы не упустили выгоду.

Я остановилась.

– Раз я такая умная, почему у меня за душой ни гроша?

– Арре ! Это я виноват! Пока вы были в Шимле, нахвастал кулфи-валле про ваши мехенди. – Малик сплюнул. – Так он выкрасил волосы хной, а всем сказал, что это сделали вы! И теперь весь Джайпур думает, что вы прикасались к его поганой голове.

Так вот почему портниха и зеленщик при виде меня переходят на другую сторону улицы. А дуд-валла перестал приносить молоко. Когда я пришла к нему домой – уточнить, не забыл ли он обо мне, – он ответил, что не возьмет деньги у той, кто опозорила свою касту. И теперь я каждый день ходила в лавку в двадцати минутах от дома, пряча лицо за паллу и стараясь не привлекать к себе внимания, точно преступница.

Малик подобрал с дороги камень, отшвырнул его, покосился на меня.

– Так продолжаться не может.

Он так это произнес, что я, не в силах дольше сдерживаться, остановилась и всхлипнула, прикрыв рот сари.

Малик обнял меня за плечи. Я не противилась.

– Тетя босс, я знаю, как много вы работали. Но разве вы не были счастливее до того, как построили этот дом? Дела ваши шли хорошо. У вас были деньги в банке. Вы были свободны и могли делать что хотите.

– Я никогда не была свободной, Малик. Не более, чем теперь.

– Уезжайте.

– Куда? И что я там буду делать?

– То же, что и здесь. Только в Дели или Бомбее. Я поеду с вами.

– Тебе и тут неплохо.

– Я же вам сказал, мадам: мне не нравится работать с дураками.

Милый Малик. Как же я по нему скучала.

Я испустила протяжный вздох.

– Не так-то просто начинать сначала.

Малик честно пытался подсластить мне пилюлю, но, судя по его взгляду, его терпение лопнуло.

– Когда вас это останавливало, тетя босс? Вам придется уехать из Джайпура: другого выхода нет. Если вы не придумаете что получше.

Саднило растертую грудь и живот. Голова, подмышки и бедра зудели от угольной крошки и кокосовой шелухи. Морщась от боли, я ладонями шелушила омертвевшую кожу и надеялась, что после этакой пытки вновь почувствую себя чистой. Но как бы я ни старалась, по-прежнему ощущала прикосновение торговца нимовым маслом, его дыхание за спиной. И терла еще усерднее.