Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

– Одиссей.

Мы сидели в комнате в задней части дома, которая напомнила мне уютную гостиную Коры Фрост. На полке над небольшим камином стояли старинные на вид часы. На одной стене висела полка, заставленная книгами. Повсюду стояли вазы с яркими цветами, чтобы оживить комнату. Тетя Джулия попросила женщину в красном шелковом пеньюаре принести нам сэндвичи и лимонад. Сэндвичи были с ветчиной и сыром, а в лимонаде плавал лед. Я не ел целый день, и меня подмывало проглотить еду не жуя. Но тетя Джулия обладала изящными манерами, и я не хотел ее обидеть, поэтому ел так же аккуратно, как она.

Я видел тетю всего лишь раз в жизни. В основном она была для меня именем, слетавшим с маминых губ, когда она рассказывала о своем детстве. Но даже так я все равно представлял нашу встречу более эмоциональной, с теплыми объятиями и множеством слез. Все оказалось по-другому. Она пригласила меня в дом и привела в эту маленькую комнату в дальней части, где мы сели друг напротив друга за кофейным столиком. Разговор вышел неловким.

– Как… как ты тут оказался?

– Ехал в товарных вагонах.

– Как бродяга?

– Как практически все в наше время.

– Ну и ну. – Она нахмурилась, потом улыбнулась. – Главное невредимый. Ты добрался целым и невредимым. Всю дорогу от…

– Миннесоты.

– Из тамошней школы? Индейской школы?

– Да, мэм. Оттуда.

Она откусила кусочек сэндвича, потом ее брови, нарисованные, как и у другой женщины, сошлись вместе.

– Но ты не мог уже закончить обучение. Тебе только двенадцать.

– Почти тринадцать.

– Тем более.

– Я сбежал.

Она села ровнее, ее спина застыла.

– Звучит не очень хорошо.

– С нами плохо обращались.

– Учеба может быть непростой.

– Нас били.

– Ох, брось, Одиссей.

– Мальчик умер. Билли Красный Рукав.

Это заставило ее замолчать.

– А где Альберт? – спросила она, словно только сейчас вспомнила о нем.

– Он остался в Миннесоте.

– В школе?

– Нашел работу в Сент-Поле.

Как только я вошел в дом, зеленое небо разверзлось, и теперь сильный ливень барабанил по окну. Я подумал о людях в Гувервилле и представил, как все их пожитки соскальзывают в реку.

Тетя Джулия перевела взгляд на грозу снаружи и словно потерялась в увиденном.

– Что ж, – сказала она, повернувшись обратно ко мне с явно фальшивым оживлением. – Какие у тебя планы?

Я проглотил кусок, который жевал. Это было непросто, потому что горло у меня пересохло от того, что я собирался предложить.

– Я думал, что смогу жить с вами.

– Со мной? Здесь? Боюсь, это невозможно, Одиссей.

– Мне больше некуда идти.

Это была правда, но признаюсь, я постарался, чтобы звучала она как можно жалостливее.

– Если совсем некуда, – сказала она с настоящим участием, как будто ругала себя за бесчувственность, – тогда ладно. Но только пока мы не решим, что с тобой делать.

– Спасибо, тетя Джулия.

Она молча разглядывала меня, отчего мне стало неуютно, и наконец сказала:

– Когда я видела тебя в последний раз, ты был вполовину меньше своего роста. Таким я тебя и запомнила. Ты вырос. Почти мужчина.

«Почти мужчина» – это прозвучало с такой гордостью, как будто она участвовала в моем воспитании. И я понял, что она так и думает. Ведь все эти годы с нашей последней встречи она посылала Брикманам деньги, чтобы обеспечить мое благополучие. Она не могла знать, что эти деньги не принесли нам с Альбертом пользы, пока мы их не украли.

Она встала, подошла к двери и крикнула:

– Моник!

Вернулась женщина в красном шелковом пеньюаре. Они разговаривали приглушенными голосами, но я услышал, как Моник сказала:

– С такой погодой сегодня будет тихо.

Они поговорили еще, и наконец тетя Джулия объявила:

– Значит, чердак.

Как только я поднялся на чердак, память перенесла меня в дом Джека к разодранному в клочья матрасу у него на чердаке. На тетином чердаке не было такого беспорядка, но я все равно почувствовал, будто меня прячут от посторонних глаз, словно беглеца. Каковым, надо признать, я и являлся, но мне не нравилось такое отношение со стороны тети.

– Здесь тебе будет хорошо, – сказала она с той же фальшивой живостью, которую выказывала с самого моего появления. – Видишь, у тебя есть окно.

Оно выходило на заброшенный задний двор. Старое каменное патио подо мной и переулок за участком выглядели уныло под проливным дождем. На чердаке стояли узкая кровать, комод с ящиками, торшер и запах плесени.

– Кто здесь живет? – спросил я.

– Уже давно никто. – Нотка грусти омрачила ее радостный тон. Потом ей пришло в голову что-то. – У тебя ни сумки, ни чемодана?

– У меня не было времени собрать вещи.

– Придется что-то с этим делать, – сказала она. – Может, завтра. Сегодня просто отдыхай. Ты, наверное, устал.

– Мне надо в уборную.

Я сразу увидел, что это ее обеспокоило.

– На каждом этаже есть по одной, но я бы предпочла, чтобы ты ими не пользовался. Они для… – Она замолчала, обдумывая объяснение. – Они для других моих гостей.

– Других гостей? Это гостиница?

– Не совсем, Одиссей. Я объясню позже. В подвале есть туалет. Спускайся по черной лестнице.

«Шикарно, – подумал я. – Для меня и пауков».

– Чувствуй себя как дома. Ты наелся?

– Да, мэм. Все хорошо.

– Пожалуйста, не зови меня «мэм». Я чувствую себя старой. «Тетя Джулия» будет достаточно.

Она спустилась по лестнице, и я услышал, как закрылась дверь на чердак. Я опять остался один. В комнате было душно, и я чуть-чуть приоткрыл окно. Внутрь ворвался дождь, налил лужу на подоконнике и закапал на деревянный пол, но хотя бы дышать стало легче. Я все еще хотел в туалет, но вместо того чтобы спускаться в подвал, я открыл окно пошире и облегчился в ливень снаружи. Я снова опустил окно, но оставил щелочку, чтобы свежий воздух все-таки проходил, потом сел на кровать, чувствуя себя таким же одиноким, как тогда в пустых вагонах. Но в тех вагонах у меня не было матраса, а тот, что лежал подо мной, оказался удивительно мягким, и тетя Джулия была права – я устал. Очень скоро я уснул.

Я проснулся от женского смеха, высокого и пронзительного, раздававшегося прямо подо мной. На чердаке было сумрачно, почти темно, но я слышал, как дождь до сих пор стучит в окно. Когда я встал с кровати, мои ноги промокли. Я быстро подошел к торшеру и включил его: из-за грозы в комнату налило порядочно воды.

Мне было нечем вытереть пол, поэтому я спустился по чердачной лестнице в коридор. Смех прекратился, но за закрытой дверью слышались голоса. Не успел я пошевелиться, как дверь открылась. Из комнаты вышел мужчина в дорогом костюме, но с развязанным галстуком. Следом за ним вышла женщина, молодая и хорошенькая блондинка, в розовой сорочке, едва прикрывавшей бедра. Ее волосы растрепались, а помада размазалась. Мужчина не заметил меня. Он наклонился к женщине и оставил на ее губах долгий влажный поцелуй.