Шурд Кёйпер - Бред какой-то! [litres]

Фил дал ему пять, и Дилан нырнул в палатку своей мамы. Я еще ни разу не видела, чтобы он туда заходил.

– А ты как, Салли Мо? – спросил Фил.

– На середине последней главы, – ответила я.

– Пригодился тебе мой совет?

– Очень даже пригодился.

Когда Бейтел умер, точнее, когда мы еще так думали, мы пошли к нему домой, к Филу. Он взял меня с собой, решил, что не стоит мне всю ночь одной сидеть в палатке. Мы устроились в гостиной, его жена спала на втором этаже: ей надо было рано вставать, и он не хотел ее будить. Фил чуть ли не силой заставил меня написать то предложение. Что Бейтел умер. Когда я это сделала, он сказал:

– Это правда, а правде надо смотреть в глаза, Салли Мо. Но это еще не значит, что в своей книге ты должна писать только правду.

– Но это же дневник, – возразила я.

– В дневник можно заносить и свои мысли, фантазии, желания, ведь это тоже часть жизни автора, и обо всем этом можно писать. Пожалуй, даже нужно писать. В книге ты вправе искажать реальность, если считаешь, что от этого твой рассказ станет лучше. В книге хозяйка – ты.

Когда он отвел меня обратно в кемпинг, уже светало. Он сказал, что всегда рад меня видеть, что для меня у них в доме всегда найдется постель, что его жена не против. Он ее не спрашивал, но не сомневался, что она не откажет, – она прекрасный человек.

– И это – стопроцентная правда, – сказал он и улыбнулся. Его улыбка была не такой, как улыбка дедушки Давида, когда он умирал. Но это тоже была правильная улыбка. На такой улыбке нестрашно и с горы скатиться.

– Думаешь, правда существует? – спросила я, когда мы прощались.

– Уверен, – ответил Фил.

Флешбэк:

– Если правдой может быть все, – сказала я, – потому что даже в самую огромную ложь кто-нибудь да поверит, значит, можно с тем же успехом утверждать, что все выдумка.

– Боюсь, так и есть, Салли Мо, – ответил доктор Блум.

– Но так можно сказать только об идеях и мнениях, – возразила я, – или о высказываниях. К событиям ведь это не относится.

– Есть люди, которые утверждают, что во Вторую мировую не уничтожали евреев и что человек ни разу не ступал на Луну.

– Ну а если ты сам при этом присутствовал? То, что я здесь сижу, – это ведь правда?

– Говоришь ты. Сейчас. А вот станешь ты однажды императрицей земного шара и наших галактических владений, и спросят тебя о старом психиатре, к которому ты когда-то ходила, и ты только удивленно вскинешь брови: «О чем это вы?»

Не люблю, когда он так говорит.

– Значит, в жизни никогда не наступит момент, когда ты достаточно поумнеешь, чтобы понимать, где правда, а где вранье? – спросила я.

– Вынужден тебя огорчить, Салли Мо.

– Может ли человек хоть что-нибудь знать наверняка?

– Я – нет. Но мне шестьдесят пять лет, тебе – четырнадцать.

– Тринадцать.

Мне хотелось уйти и засесть за книжку. Но тут он рассказал мне историю:

– Мне было шестнадцать, и как-то вечером я сидел в кафе с девушкой. Ее звали Луиза. Мы немного выпили, поговорили, понравились друг другу и вышли на улицу. Там нас поджидал ее отец. Он отвесил Луизе пощечину и закричал: «Живо домой, маленькая шлюшка!» И я ничего не сделал, совершенно ничего, я просто стоял и смотрел им вслед. И сорок пять лет мучился от стыда, честное слово. Я часто думал об этом случае. Пока пару лет назад не встретил Луизу. Мы заговорили о том вечере, она все помнила. «Вышли мы на улицу целоваться, а там отец, – сказала она. – Он ударил меня и закричал, чтобы я шла домой, а ты… мне так это понравилось… ты обнял меня за плечи и невозмутимо заявил, что сам меня проводишь. И проводил». Так она это запомнила. Кто из нас прав, Салли Мо?

– Вы, – сказала я. – Трусливый конец истории люди для себя не придумывают. А вот отважный рыцарь – о таком девушка, может, будет мечтать. А если делать это достаточно долго, мечта в ее голове превратится в правду. Она вас любила.

– Спасибо, – сказал доктор Блум. – У правды ограниченный срок годности, на нее нужно ставить штамп «употребить до».

И тогда я сказала, что правду можно найти только в книгах, потому что в книгах всегда сообщается, честно говорит герой или врет.

– Но ты забываешь одну важную вещь, Салли Мо: писатель может все наврать.

– Вы пытаетесь внушить мне ненависть к чтению.

– Нет, я хочу, чтобы ты поняла: разница между книгой и реальным миром не такая большая, как ты думаешь. Хочу облегчить тебе переход.

– Из одной лжи в другую.

– Совершенно верно.

– Почему же тогда про этот мир говорят, что он «реальный»?

– Так мы договорились, чтобы не сойти с ума.

– Но ведь это тоже вранье. То, как Луиза запомнила вашу встречу, – неправда.

– Важность правды сильно преувеличивают, – сказал доктор Блум.

– Почему же мы учим детей, что врать нехорошо?

– Потому что не хотим, чтобы они врали нам. Но при этом с самого начала только и делаем, что сами им врем. В первые годы жизни они одно только вранье и слышат. Что самое первое, что говорят ребенку? «Ты самый чудесный и красивый малыш на свете!» Ты младенцев видала, Салли Мо?

– Чудовища! – отозвалась я.

– Уроды! – кивнул доктор Блум. – А потом они начинают чиркать на бумаге. «Какой красивый рисунок!» Ты детские рисунки видала?

Я кивнула.

– «Малыш, да ты новый Рембрандт! Нет, конечно, вовсе ты не толстушка! Наоборот, такой вес сейчас в моде, толщина – новая худоба. А как ты здорово играешь в футбол! Когда вырастешь, ты можешь стать кем угодно, главное – старание. Мама и папа никогда не разойдутся». И ты, Салли Мо, говоришь мне, что врать нельзя? Нет на свете правды, Салли Мо, и даже это – ложь.

Вот он опять!

– Хочу домой, – сказала я.

– По-моему, ты врешь.

Я кивнула и осталась.

– Если разница между книгами и так называемой реальной жизнью так мала, – сказала я, – почему мне тогда нельзя читать?

– Шопенгауэр говорил: «Читать – значит думать чужой головой», – ответил доктор Блум. – Мы хотим, чтобы ты начала думать своей.

– Я только этим и занимаюсь, – возразила я.

– Это сейчас. Потому что не читаешь, а беседуешь с живым человеком. Я должен тебя научить беседовать и с другими людьми.

– Врать им.

– Я считаю… как бы получше выразиться… Я считаю, что ложь, красивая ложь, чуткая ложь, ложь, которая бережет чувства другого человека, – хороший способ общения.

– Ну а я так не считаю, – буркнула я в ответ.

– Знаешь, Салли Мо, – сказал доктор Блум, – от правды бывает так больно. Сколько нам дано времени на земле? И на что мы хотим его потратить? Мы хотим быть счастливы. Прошу тебя, пусть твои слова будут делать людей чуточку счастливее. Говори им, что у них волосы хорошо лежат. Может, правда и существует – в сундуке на дне океана или на Луне, но в вечности мы – мушки-однодневки и за один день должны успеть родиться, вырасти, если повезет – завести друзей, произвести на свет потомство, побыть хоть чуть-чуть счастливыми и закрыть глаза. На поиски правды у нас нет времени. Мне шестьдесят пять, я выхожу на пенсию, и если ты сейчас сделаешь мне одолжение и соврешь, что готова хоть немного научиться врать, я буду считать, что выполнил свою задачу.