Эдвин Табб - Ветви на воде [litres]

Судья Франклин посмотрел на Шелтонов и спросил, есть ли у них возражения. Мистер Метц однозначно переступил черту, но мистер Шелтон ответил:

– Нет, ваша честь.

Судья Франклин нахмурил брови, озадаченный такой реакцией, и сказал:

– В таком случае вы, Джек, должны ответить на вопрос мистера Метца. Тем не менее отмечу, что молодой человек вашего возраста не несет уголовной ответственности за ложь в суде, однако наказание тем не менее будет серьезным. А вы, Джош, поубавьте ваш пыл.

– Простите, ваша честь.

– Я знаю, что такое ложь, – ответил я. – Всю жизнь мне лгали люди, которые думали, что они мне помогают. В школе меня учили, что все равны, но я вижу, как несправедливо обходятся с теми, у кого нет денег. Сегодня я тоже выслушал немало лжи от ваших свидетелей. Я очень хорошо понимаю, что значит лгать, сэр.

– Ты намеренно грубишь? – спросил мистер Метц. – Намеренно показываешь неуважение к суду?

– Нет, сэр. Я просто говорю лишь то, что обещал.

Мистер Метц посмотрел на Шелтонов так, будто они заставили меня совершить что-то ужасное. В его глазах читались невысказанные обвинения. Он вновь уставился на меня.

– И что же ты обещал говорить?

– Только правду.

Он вновь застыл в оцепенении, а потом едва не закричал:

– А я так не думаю!

Я пожал плечами и ответил:

– Я знаю.

– Мне нужно, чтобы ты говорил суду правду и ничего, кроме правды! Хэнк Питтман тебя домогался?

– Нет, сэр.

– Он склонял тебя к мерзостям?

– Нет, сэр.

– Ты намерен придерживаться этой… версии?

– Мне больше нечего сказать, – ответил я.

Я физически ощущал, что он сдался. Выдохнув, он сказал:

– Никаких больше вопросов.

Эти его слова прозвучали тише всего, что было сегодня сказано в этом зале.

Мистер Шелтон предупредил, что мистер Метц будет со мной груб. Так оно и вышло, хотя длилось совсем не столь долго, как я ожидал. Мистер Метц понимал, что если хочет добиться обвинения, он должен заставить меня изменить показания. В какой-то мере я задавался вопросом, а хотел ли он добиться обвинения, или ему просто поставили такую задачу и он сделал все, что мог. Не его вина, что его свидетели оказались надежными, как сломанные часы.

– Это последний свидетель защиты, ваша честь, – сказала миссис Шелтон. Она вновь улыбнулась мне, и я увидел в ее глазах слезы. Ей не требовалось говорить, что я отлично справился.

– Завтра мы начнем с завершающих аргументов, после чего попросим присяжных вынести приговор, – сообщил судья Франклин. Он предупредил присяжных, чтобы они не обсуждали дело между собой или с кем-то посторонним – это предупреждение обязательно звучало, хотя никто не собирался воспринимать его всерьез. Потом присяжные собрали вещи и ушли.

Завтра должна была решиться судьба Хэнка. Я молился про себя, чтобы мы смогли продраться сквозь все предрассудки присяжных. Я знал – если они порядочные люди, они все поймут. О том, что будет, если они не поймут, мне думать не хотелось.

Вернувшись домой, я съел на обед сэндвич с тунцом и ушел в свою комнату, где читал и ждал, когда родители уснут. Услышав, как они храпят, встал и пошел к Скелету – мне нужна была компания, и мог начаться дождь. Ветер хлестал деревья, вдалеке слышались раскаты грома. Я привел Скелета к себе в комнату, завел будильник на шесть.

Уснуть я не мог – был слишком взвинчен, и мысли перескакивали с одного события последних дней на другое, не давая мне спать. Я лежал, смотрел в потолок и гладил Скелета, пока за окном сверкали молнии, отбрасывая на стены моей комнаты призрачные тени.

Я представлял, как присяжные лежат в своих кроватях. Может быть, они тоже не могут заснуть? О чем они думают? Сколько из них уже приняли решение, сколько сочтут Хэнка виновным? Кто мучается нерешительностью? Кто готов согласиться с мнением большинства, лишь бы скорее с этим покончить? И каково мнение большинства?

Все эти вопросы и миллион других кружили в моей голове и мучили меня. Внезапно моя комната наполнилась хохочущими чудовищами. Они указывали на меня пальцами, безумно смеялись и подходили все ближе.

От громкого шума я сел в постели и вскрикнул. В комнате не было никого, кроме Скелета, который настороженно бдил, и я понял, что шум был громом, а чудовища – сном. Несмотря на все тревоги, мне все же удалось уснуть. Я вздохнул и немного расслабился, потому что ужас сна растворился в реальности, но на смену ему тут же пришел ужас ожидания завтрашнего дня. Страх пробрался даже в мой сон, чтобы не давать мне покоя и там.

Дождь все лил, и я подумал, каково было бы сейчас выйти на улицу с фонариком, найти несколько веток и бросить в бурный поток, чтобы посмотреть, сколько из них доберутся до подземных труб, ведущих к заливу. Каждый раз я задавался вопросом, что стало с теми ветками, которые проделали такой путь, не застряв в острове мусора, не слившись с препятствием, а обогнув его. Интересно, сколько мусора скопилось в трубах? Смогла ли хоть одна ветка доплыть до залива?

Когда мне было пять лет и я только начал играть в эту игру с ветками, я представлял себе, что они живые, что они понимают, куда плывут. Теперь мне было тринадцать, но я все же продолжал давать волю своему воображению. Это были всего лишь маленькие кусочки древесины, части чего-то большего, дерева или куста, но мне казалось гораздо интереснее воображать их живыми, думать, будто они делают выбор между кучей мусора и путешествием к Мексиканскому заливу. Вот почему я никогда не доставал их из груды палок и травы, когда они там застревали. Если они сами выбрали такой путь, то кто я такой, чтобы заставлять их двигаться дальше?

Встав с постели, я выключил будильник и натянул обрезанные джинсы, рубашку надевать не стал. Взял фонарик, позвал с собой Скелета. Дождь хлестал, и Скелет посмотрел на меня с удивлением, видимо, желая спросить, не спятил ли я.

– Пойдем пускать ветки, – сказал я, и Скелет вслед за мной вышел на улицу. Вода плескалась и катилась по асфальту, вдалеке сверкала молния, в нескольких милях грохотал гром.

Подняв несколько веток с мокрой земли, я бросил одну в воду и высветил лучом фонаря ее быстрый путь. На мгновение она чуть было не застряла в мусоре, но потом, будто передумав, закружила возле него.

Эта первая ветка добралась до канализации, проплыв около пятидесяти ярдов. Я улыбнулся, довольный результатом, и вновь побрел к истоку ручья, чтобы отправить в путь новую ветку.

В ту ночь я пустил в плавание штук двадцать, следя за каждой и подсчитывая, сколько из них добралось до водопада у стока. Их было четырнадцать. Может быть, мой рекорд. Точно я сказать не мог, потому что никогда раньше не вел счет, но мне казалось, что это много.