Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Московский преподаватель Р. К., приглашенный прочитать курс лекций в Педагогическом институте города Орехово-Зуево (130 тыс. населения, 89 км от Москвы), вспоминает о специфической, насыщенной электричеством атмосфере этого города. „В ресторане за соседним столиком, сервированном крайне скудно, сидело шесть женщин и один мужчина. В Орехово-Зуеве это — обычная пропорция. На городской танцплощадке — то же самое: девушки танцуют с девушками — „шерочка с машерочкой”. На улицах городка, где видны лишь женские платочки, в магазинах, в автобусе озлобленные женщины-работницы ругаются между собой, применяя словечки и обороты, которые привели бы, вероятно, в смущение иного московского забулдыгу. Женский мат слышится даже в ресторане и в театре. Я был свидетелем нескольких уличных драк, женщины нападали и оборонялись с ненавистью и остервенением…”

Лектор из Москвы провел в Орехово-Зуеве две недели и все это время наблюдал войну, которую местные женщины ведут друг с другом за мужчин. Из-за этой борьбы возникающие в городе семьи оказываются чаще всего непрочными. Даже самый захудалый представитель мужского пола становится в Орехово-Зуеве предметом общих вожделений. Работницы пытаются привлекать самцов подарками, среди которых наибольшее впечатление производит бутылка водки. Вот типичная сцена городской жизни. На улице в грязи лежит пьяный рабочий. Жена пытается его увести домой, но он не склонен покидать избранную им лужу. Жена теряет терпение и пинает своего сожителя ногой: „Вставай, свинья, поднимайся, пьянь этакая!” — кричит она. Идущая мимо баба делает ей замечание. „Ты что же его ногой-то тычешь! С ума сошла? Это же мужчина, с ним же спать можно…”

Основной вид жилья в текстильных городах — рабочие общежития с комнатами на 3–4 человека и больше. Одинокие работницы живут в таких общежитиях порой по 20–30 лет. Их личная жизнь проходит у всех на виду. Постоянный надзор всех за всеми при полной невозможности разъехаться (заработок прядильщицы и ткачихи так мал, что она не может снять себе комнату, а власти не спешат давать ей жилье) ведет к двум крайностям. В некоторых общежитиях стареющие без любви ткачихи становятся добровольными монашками. Они требуют, чтобы все обитатели комнаты, независимо от возраста и вкусов, уже к 9 часам вечера были обязательно дома. Малейшее отклонение от заведенного режима приводит к тому, что соседки набрасываются на опоздавшую с фантастическими и прежде всего сексуально окрашенными домыслами. В некоторых случаях даже собираются собрания всех обитателей такого „пролетарского монастыря”, чтобы публично осудить „недисциплинированную” девушку или женщину.

В других общежитиях всеобщая бедность и отсутствие мужчин приводят к эффекту прямо противоположному. Возникает порода „отпетых”, тех, кто ничего и никого уже не боятся. Они поочередно бегают „погреться” на ночь к какому-нибудь пьянице-истопнику или приводят случайно подхваченного в городе парня, чтобы без лишнего стеснения передавать его в той же комнате с кровати на кровать.

… Несколько лет назад во время Всероссийского съезда урологов врач из Ленинграда Д. Г. (сейчас он живет в Нью-Йорке) посетил город Иваново. Он был членом организационного комитета съезда и как администратор имел тесные контакты с руководителями города. Свое сотрудничество врачи и городские чиновники по советской традиции завершили пышным банкетом. На банкете соседом доктора Д. Г. оказался заместитель председателя городского исполкома (заместитель мэра города). После двух-трех рюмок языки развязались, и городской босс номер два рассказал медику несколько небезынтересных подробностей о жизни „города женщин”. Оказалось, что уже несколько лет подряд Иваново, с его многотысячным пролетарским населением, держит первое место в Российской федерации по числу больных острой гонореей. „Наши пролетарочки триппер из домов отдыха привозят, — пояснил развеселившийся заместитель мэра. — Здесь у нас мужиков не хватает, шуры-муры разводить не с кем, наголодаются бабы в нашем городе и летят в дома отдыха, а там уж дают направо и налево. Что девки, что бабы — все одно…”

Все более хмелея, чиновник доверительно сообщил столичному медику, что в начале 60-х годов недостаток мужчин в городе вызвал среди текстильщиц настоящий взрыв. Весной 1964 года несколько тысяч женщин-работниц не вышло на свои фабрики, протестуя против одинокой жизни. Председатель горисполкома был страшно напуган. Он стал звонить в Москву, объясняя, что местными силами проблему разрешить невозможно. Из столицы обещали помочь. И действительно, в кратчайший срок в городе и окрестностях были расквартированы воинские части и в том числе авиационные. Говорили, что приказ об этом дал сам Хрущев. Затем последовало специальное постановление правительства о постройке в Иваново электролампового завода, предприятия с большим числом мужчин. К началу 70-х годов эти меры как будто несколько ослабили сексуальную напряженность в Иванове. „Это вовсе не значит, что каждая ткачиха сегодня имеет шанс выйти замуж или хотя бы найти в городе любовника, — комментирует доктор Д. Г. — Но даже то, что на улицах Иванова появилось некоторое количество мужчин, благотворно действует на психику женщин-работниц”.

То, что в 1964 году в Иванове были расквартированы воинские части, улучшило общую атмосферу города, подтверждает и московская журналистка Е. С. По сообщению социолога москвича А. С-, попытки строить в „городах женщин” заводы, требующие мужской рабочей силы, продолжались в 60-х и 70-х годах. Такие предприятия (заводы тракторных деталей, радиозаводы и другие) строили в Орехово-Зуеве и в других текстильных городах Московской и Владимирской областей. Но, как правило, предприятия эти, возводимые лишь по причине демографического порядка, оказывались нерентабельными и постоянно страдали от недостатка рабочей силы.

Само собой разумеется, что власти делают все, чтобы скрыть эти факты и вообще правду о жизни „городов женщин”. Лишь однажды была сделана попытка отдернуть занавес над убогой жизнью рабочих-девушек. Московский режиссер Никита Хубов, пользуясь главным образом скрытой камерой, снял в 1968—69 годах фильм о женском общежитии в Иванове. Зрителям открылась нищета текстильщиц, тоска одиноких женщин, которым некого любить и негде создать семью. Фильм показали в Москве в редакции кино-журнала „Экран”. Присутствовавшая там журналистка Е. С. вспоминает, что у зрителей картина вызвала острое чувство жалости и сострадания к рабочим бабам и девкам. Испуганное партийное начальство начало кричать, что режиссер пользовался лишь черной краской, он не показал красные уголки, партучебу, политинформации. Картину объявили „недоброкачественной” и запретили, а женщину, редактора фильма, сняли с работы…