Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

„Куда их вешать, эти ордена?” — спрашивает мать-героиня вернувшегося с фронта солдата-орденоносца. „Я вешаю на грудь, — отвечает солдат, — поскольку грудью защищал родину. А ты… Чем свои ордена заработала, на то их и вешай…”

Текстильный край, расположенный в треугольнике между Ивановом, Владимиром и Москвой, далеко не единственное место, где женщина-работница лишена самого насущного — надежды на семью и ощущения того, что она кому-то дорога как женщина. Такие „треугольники” и „четырехугольники” можно встретить по всей стране. Та же драма, хотя несколько в иных декорациях, повторяется в 10 тысячах километров от Иванова — на берегу Охотского моря, на Камчатке, на Курильских островах Тихого океана. Бывший матрос тихоокеанского флота, 53-летний Б. М., и корабельный электрик, 47-летний Ю. М., несколько лет проплававшие на рыболовных судах между Чукоткой и Владивостоком, рассказывали мне, как выглядит рабочая любовь на самом дальнем восточном краю страны.

На острове Шикотан, одном из тех, что Советский Союз после Второй мировой войны отнял у Японии, построено 4 или 5 рыбокомбинатов. Тут, между прочим, делают консервы из редкой рыбы сайры. В разгар сезона на комбинатах 5 тысяч женщин режут рыбу, взвешивают порции, закладывают ее в банки, добавляют специи. Работать надо очень быстро: рыба — продукт скоропортящийся. Работницы, как правило, существа очень молодые — 17–20 лет, потому что только в молодости может человек жить так, как живут на Шикотане: 12 часов в вонючем, лишенном самых элементарных удобств цехе, а следующие 12 — в бараке, в комнате на шестерых. И снова в цех… Нет на комбинате не только кино или клуба, но даже душа, под которым работницы могли бы искупаться после смены. Баня полагается им раз в неделю. Еды, в общечеловеческом смысле, на острове тоже нет: работницы едят ту же рыбу, которую разделывают.

Как выглядит комбинат? Кроме пристани, складов и разделочного корпуса, есть там несколько десятков серых деревянных бараков, составляющих улицу с романтическим названием, например, Молодежная. Да еще магазин, где нет ничего, кроме водки и скверных дешевых конфет. Мужчины наперечет: директор завода, два-три начальника цеха да парторг — недреманый глаз партии. Остальные — женщины, в просторечии — верба, завербованные по всей стране простолюдинки, подписавшие договор на 2–3 и более года такой вот работы. Жизнь сера и однообразна, как бараки, в которых живут эти затворницы. Разнообразие приносит лишь приход к острову судна с рыбой.

На кораблях — сухой закон. Поэтому матрос, едва сойдя на берег, бросается в магазин. Четверо покупают бутылок шесть-семь. В карманах — прихваченные с корабля хлеб и колбаса — закуска. Вооружившись таким образом, матросы стучат в двери ближайшего барака. Спрашивают Валю или Таню. Девушки, отдыхающие после смены, отвечают, что Вали нет — уехала, а Тани тут никогда не бывало. Матросам Валя не нужна. „Валя” — это вроде „здравствуйте”. Они продолжают стучать и для убедительности позвякивают бутылками. Двери отворяются: выпить тут всегда готовы. Спящих будят. Все усаживаются к столу. Девушки оживляются: мужчины пришли. Пьют водку, знакомятся — кого как зовут, кто откуда приехал. Для первого случая информации достаточно. Беседуя, матросы приглядывают себе барышень, подсаживаются к ним, начинают обнимать. В комнате всегда есть старшая, исполняющая роль бандерши. Она следит за порядком. Вот одной девушке что-то пришлось не по душе, она фыркнула или покривилась от мужской ласки. „Молчи, сука, — шипит бандерша, — а то мы их сейчас в другую комнату отдадим!” Угроза серьезная: мужчина в цене, бабам цены нет никакой…

Водка допита, хмель бродит в голове, разогревает тело. Пары пересаживаются на кровати. „На этом, — говорит бывший судовой электрик, — торжественная часть кончается. Те женщины, для которых мужчин не хватило, могут выйти на полчаса подышать свежим воздухом или просто отвернуться на своей койке к стене. Можно задергивать матерчатую занавеску возле кровати или не задергивать — это уже детали…”

Конечно, прощаясь, матрос говорит женщине, что со следующим рейсом он непременно зайдет к ней снова. Но когда будет рейс, зайдет ли судно на этот рыбокомбинат или на другой — Бог весть. Океан велик, а рейсы судовые длятся месяцами. Да и узнают ли они друг друга, эти двое, только что в страстных объятиях катавшиеся по железной солдатской койке? Едва ли…

Как видимо, уже заметил читатель, водка — важнейший элемент сексуальной жизни российского рабочего класса. По существу без водки не может начаться почти ни один роман. Но та же водка нередко пресекает все и всякие романы. Вот строки письма, полученного нами из СССР на исходе 1984 года. Железнодорожник с одной из среднерусских железнодорожных станций не без юмора, но и не без горечи пишет: „У нас в депо все в ажуре. Мужики замечательные. ОДНОЙ БУТЫЛКИ МАЛО, ОДНОЙ БАБЫ МНОГО”. Многозначительное признание…

Но вернемся к событиям дальневосточным.

Рассказ судового электрика о любовной встрече на Шикотане как две капли воды похож на воспоминания матроса Б. М., видевшего такие же сцены на рыбозаводе, расположенном на Западном берегу Камчатки. Матрос и электрик, ныне оба эмигранты, не знакомы друг с другом, но то, что они видели, удивительно схоже, потому что однообразны и неизменны условия, в которых годами живут женщины-работницы.

Рабочий — не обязательно тот, кто стоит в цеху у станка. Матрос — тоже рабочий. И девушки, разделывающие крабов на громадном тихоокеанском корабле-краболове, тоже рабочие. Хотя и в белых халатах. Девушек таких на корабле — 700. Они варят выловленных из океана крабов в котлах, кромсают крабье мясо и закладывают его в баночки. Острые шипы на крабьем панцире ранят девушкам руки. Работа однообразная, тоскливая. И кажется бесконечной, потому что краболов, не приставая к берегу, ходит по океану 8 месяцев. Развлечений никаких: спи и работай. На 700 девушек 40 человек команда, мужчины. Как и большинство девушек на земном шаре, эти мечтают кого-то полюбить. Конечно, на всю жизнь. И выйти замуж. Но в душе они знают, что ничего этого с ними не произойдет. А произойдет другое. Когда через много месяцев настанет светлый день возвращения в порт и они с деньгами, заработанными за 240 дней каторжного труда, сойдут на твердую землю, то первым делом закатятся в ресторан. И на следующий день тоже в ресторан. Там со случайными приятелями за полтора месяца прокутят они те две тысячи рублей, что достались им с таким трудом. А потом — снова на корабль, ибо куда же им еще деваться…

Но до возвращения в порт еще недели и месяцы. А пока в глазах лишь серый океанский простор и белое, до тошноты надоевшее, вареное мясо крабов. И вдруг — событие: в открытом океане к краболову подходит небольшое судно, доставившее топливо, запасные части, провизию, воду. Девушки как будто взбесились. Девушки бросили цех и жадными глазами уставились вниз, на палубу приставшего суденышка. А оттуда, с палубы, их подзадоривают, кричат: „Давай прыгай, блондинка! Эй, курносая, иди к нам!” Самые безрассудные (а может быть, и самые страстные) прыгают с борта краболова на чужую палубу. И сразу — объятия. Мужчина жадно тискает женщину, женщина — мужчину, и оба шарят глазами, где бы сыскать укромный уголок, чтобы немедленно начать совокупляться. Окружающие только посмеиваются.