Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Большую информацию о возрасте московских проституток дали закрытые судебные процессы, на которых обвинялись содержательницы „притонов разврата” (официальная советская терминология). Процессы эти начались в 1965 году, вскоре после крушения Хрущева, и продолжались до начала 70-х годов. В качестве свидетелей на процессах были заслушаны показания нескольких сотен очень юных проституток. Девушкам этим взамен за их искренность был обещан иммунитет от судебного преследования. На каждом процессе фигурировало по 20 девушек. Многие из них оказались несовершеннолетними, то есть не достигли 18 лет. На одном из заседаний в зале суда Пролетарского района города Москвы произошел диалог, оставивший у зрителей весьма сильное впечатление. Несовершеннолетняя Нина К. свидетельствовала против бывшей хозяйки притона. По ходу дела выяснилось, что Нина в свои 16 лет уже владеет всеми приемами профессиональной проститутки. „Не стыдно ли вам заниматься такими делами?” — патетически воскликнул судья Миронов. „Не стыдно, — твердо ответила девочка-работница. — Вы знаете сами: у меня отца нет, мать постоянно болеет. Где я могу заработать? На заводе? Но мне, как несовершеннолетней, полагается работать 6 часов в день и получать 40 рублей в месяц. Я работала полный день и получала в месяц 60 рублей. А там я зарабатывала те же 60 рублей за два дня и была сыта, одета, обута. Так чего же мне стесняться?..”

Еще одно свидетельство о возрасте советских жриц любви я обнаружил в своем дневнике за 1970 год. Летом этого года, я как писатель находился в командировке в уже упомянутом выше среднерусском городке Суздале. Мне для моей будущей книги необходимо было осмотреть здание старинного мужского монастыря, но вход в него для посторонних оказался закрытым: власти устроили за стенами монастыря колонию малолетних преступниц. Не без труда получив пропуск в местном отделении министерства внутренних дел, я вошел на территорию монастыря. На дворе, под деревьями прогуливалось несколько сот девочек в возрасте 15–16 лет. Они отбывали наказание за разного рода преступления, чаще всего за кражу, но, по словам начальника колонии, почти все они на свободе были также проститутками. Это особо отмечено в „Личном деле” каждой из девушек. „Их становится все больше с каждым годом, — жаловался мне этот офицер, — У нас в колонии и так сверхкомплект (советское бюрократическое словечко, означающее переизбыток чего-либо), а их все шлют и шлют со всей страны”. „Ну и как? Исправляются?” — поинтересовался я. „Горбатого могила исправит, — мрачно прокомментировал начальник колонии. — Они мне охрану разлагают. Служат в охране молодые ребята. Мне их под суд приходится отдавать за связь с этими поблядушками…”

Мысленно я и сейчас вижу перед собой тот монастырский двор, окруженный старинными каменными стенами XVI столетия. Девочки в белых блузках, группами разгуливающие среди древних монастырских могил, выглядели физиологически очень развитыми и настроены были весело. Похоже, что они вовсе не испытывали угрызений совести в связи с тем, что развращают солдат и сидят за решеткой в том возрасте, когда их подружки переходят из восьмого класса средней школы в девятый.

О чрезвычайно юном возрасте советских проституток рассказывают также два бывших жителя Одессы — врач и заведующий продуктовой базой.

Медицинское училище № 2 в Одессе выпускает медицинских сестер. Учатся в нем, в основном, девочки из провинции в возрасте от 15 с половиной лет до 18-ти. Врач, преподаватель этого училища, считает, что несколько ее учащихся профессионализировались в обслуживании моряков в местном порту. Эти девочки (врач называет их „дети”) ведут себя в общежитии как настоящие школьницы: чтобы обмануть бдительность строгой дамы — коменданта общежития, они ночью у себя на кровати сооружают чучело, а сами убегают через окно на ночные заработки. Главная трудность для них состоит в том, чтобы незаметно пробраться под утро к себе в комнату, преодолев замки, которые навешивает на двери общежития комендант.

Другому жителю Одессы, молодому торговому работнику, в средине 70-х годов приходилось выполнять заказы на поставку проституток для местных высокопоставленных партийных и советских чиновников. Для своих сексуальных развлечений эти господа требовали как можно более юных женщин. „Товар”, который добывал мой собеседник, представлял собой чаще всего отпрысков крайне неблагополучных семей, где отец был горьким пьяницей, а мать проституткой. Но зарабатывать и получать подарки от богатых советских бюрократов хотели подчас и девочки из сравнительно благополучных семей. Одна такая одесситка-толстушка приходила на „работу” прямо из школы, в красном пионерском галстуке. Ей было 14 лет. Мужчин, которые ее использовали, она называла дядями”.

Насколько можно понять из рассказов учителей, проституция среди школьниц — не такая уж редкость. Вот маленькая новелла из жизни двух учениц киевской школы № 78. Школа эта находится в самой фешенебельной части города рядом с главной улицей — Крещатиком и бульваром Шевченко. Неподалеку от школы находится гостиница „Украина”, предназначенная для привилегированных гостей. Поскольку в гостинице нередко размещают иностранцев, штат ее состоит в значительной степени из людей, так или иначе связанных с ГБ. Ежедневно из недр гостиницы в городское управление ГБ и в прокуратуру поступают детальные доклады-доносы. Из одного такого доклада прокурор Ленинского района узнал, что две школьницы после уроков навещают номер гостиницы, где живут два американских бизнесмена. Девочки остаются там несколько часов и затем уходят. Их никто не встречает и не провожает.

Любые контакты советских граждан с иностранцами нежелательны. А тут еще дети… Девочки… В подобных случаях советский чиновник, подстегиваемый начальственным одобрением и личным любопытством, проявляет чудеса служебного рвения. На следующий же день, в назначенный час, прокурор района вместе с участковым милиционером и представителем ГБ в штатском вошли в подозрительный гостиничный номер. Они увидели двух сидящих в креслах вполне респектабельных американцев средних лет. Перед ними на ковре стояла обнаженная школьница лет 14. Другая девочка лет 12 сидела на ковре, слегка прикрываясь снятой одеждой. Между представителями власти и юными предпринимательницами произошел следующий диалог: „Что вы тут делаете?” „Ничего особенного. Делаем фигуры”. „Эти дяди вас трогают?” „Нет, они к нам не прикасаются”. „Они вас просили приходить сюда и делать эти фигуры?” „Нет, мы сами пришли”. „Как же вы с ними объяснились?” — изумленно спросил участковый милиционер, плохо говорящий даже на русском. „Ну вот как-то объяснились”, — ответили девочки. „Что же вы за это получаете?” На этот вопрос девочки, явно не желая вводить суровое начальство в свои финансовые расчеты, отвечать не стали. Диалог закончился следующим эффектным пассажем. „Одевайтесь! — сердито крикнул милиционер. — Чего стоите голые!” „А тебе что, дурак, не нравится? — последовал ответ младшей. — Наверно, все-таки нравится. Так смотри тоже!”