Рейчел Каск - Транзит

Ему даже в голову не приходило, что отношения могут закончиться. Он помнит, как это осознание впервые пришло к нему – чувство зарождающегося холода, как первый налет зимы, ошеломляющее ощущение неправильности, как будто что-то сломалось глубоко внутри мотора его жизни. Долгое время он делал вид, что не слышит этого, не чувствует, но тем не менее его совместная жизнь с Марком неумолимо шла к концу.

Он прервался, его лицо осунулось и побелело. Уголки рта опустились, как у ребенка. Круглые глаза за длинными темными ресницами заблестели.

– Я не знаю, как давно вы написали рассказ, который прочли сегодня, – сказал он, – и чувствуете ли вы всё это сейчас, но… – и, к моему удивлению, прямо за столиком, при всех, он начал плакать, – та, кого вы описали, – это я, та женщина – это я, ее боль – моя боль, и я должен был прийти, чтобы сказать вам в лицо, как много это для меня значит.

Огромные блестящие слезы катились по его щекам. Он не вытирал их. Он сидел, держа руки на коленях, и слезы струились по его лицу. Все остальные замолчали; Джулиан наклонился вперед и положил руку на узкие плечи Оливера.

– О, ну вот, опять разводишь сырость, – сказал он. – Сегодня вечером вокруг сплошная вода. – Он достал из кармана платок и протянул его Оливеру. – Вот, держи, милый. Ради меня, вытри глаза и пойдем танцевать.

Все остальные уже стояли, Луи застегивал куртку. Один друг собирался отвести их в местный клуб, сказал Джулиан, демонстративно перевязывая свой розоватый галстук; неведомо что они там подхватят, но, как он говорил, он не из тех, кто отклоняет приглашения.

Он протянул мне руку.

– Приятно, что вы стали прослойкой в нашем бутерброде, – сказал он. – Вы оказались не такой жесткой, как я ожидал, – добавил он, не отпуская моих пальцев. – И более вкусной.

Он облизнулся, а Луи смотрел с виноватым, испуганным видом. Когда Джулиан наконец отпустил мою руку, Луи подал мне свою.

– До свидания, – сказал он, то ли торжественно, то ли нарочито изображая торжественность.

Они повернулись к выходу, и я с удивлением увидела, что модератор вернулся к столику и сел. Я сразу же сказала, что ему не нужно оставаться, только чтобы составить мне компанию. Если он хочет пойти с остальными, я с радостью вернусь в отель.

– Нет, нет, – сказал модератор тоном, по которому трудно было понять, хочет он в клуб или нет.

– Я останусь с вами. Вы долго говорили с Оливером, – добавил он. – Я уже начал ревновать.

Я никак не отреагировала на его последнюю реплику. Он спросил, читала ли я книги Джулиана и Луи. Он расстегнул пиджак, уселся поудобнее, закинув ногу на ногу, и стал покачивать ногой взад и вперед. Я смотрела на его ботинок, который то приближался ко мне, то отодвигался в сторону. Это был ботинок со шнуровкой, новый, с острым носком и дырочками, проколотыми в коричневой коже. Остальная его одежда тоже выглядела дорого: должно быть, чрезмерная цветистость костюма Джулиана не давала мне возможности обратить внимание на хорошо скроенный, плотно прилегающий пиджак, чистую черную рубашку с острым воротником, брюки, сшитые из мягкого на вид, качественного материала. Его лицо выглядело настороженно, и он часто поворачивал маленькую голову, посматривая на меня.

– Что думаете? – спросил он.

Я сказала, что они мне понравились, хотя их различия предполагают, будто существует более чем один способ быть честным, и я не уверена, что согласна с этим. Я не ожидала, что Джулиан мне понравится, добавила я, так же как и он не ожидал, что ему понравлюсь я.

– Джулиан, – спросил модератор, – или его книга?

Насколько я понимаю, сказала я, это одно и то же.

Глаза модератора, похожие на пуговицы, блеснули как-то двусмысленно.

– Странно слышать это от писателя, – сказал он.

Я спросила о его работе, и он какое-то время рассказывал об издательстве, в котором работал редактором. На следующей неделе главный редактор должен уехать на несколько дней, и модератор остается руководить процессом. Это происходит два-три раза в год, достаточно часто, чтобы убедиться в том, что ответственности ему лучше избегать – или, скорее, напомнить себе об этом, так как в убеждениях он не нуждается. Кроме того, иногда сестра просит его день-два присмотреть за маленькой племянницей; для него это довольно большая доза родительства, и огромное преимущество заключается в том, что ребенка – хотя он очень его любит – можно вернуть.

Я спросила, на что он тратит свою свободу, раз так старательно ее защищает, и он задумался.

– Я не ожидал такого вопроса, – сказал он.

Ему придется подумать. Пожалуй, он может признать, что в этом есть элемент эгоизма, а также незрелости. Но если быть честным, – а честность – тема сегодняшнего вечера, сказал он с лающим смехом, – всё дело в страхе.

Страхе чего? – спросила я.

Он посмотрел на меня со странной кривой улыбкой.

Его отец, начал он через какое-то время, имел склонность вести себя на людях так, что все окружающие испытывали сильнейший стыд. В ресторанах и магазинах, в поездах, даже на родительских собраниях – никогда нельзя было угадать, что он натворит. Члены семьи с ужасом ожидали, что он выкинет в следующий раз. Но модератор испытывал больший ужас, чем другие.

Я спросила, что такого постыдного делал его отец.

Последовало длительное молчание.

Я не знаю, сказал модератор. Я не могу объяснить.

Почему, спросила я, он думает, что тревожится сильнее, чем, скажем, сестра, о которой он упоминал раньше?

Я не знаю, опять сказал модератор. Я просто знаю, что это так.

Он не знает, зачем рассказал мне всё это, добавил он позже. Обычно он об этом не говорит. Он всё еще качал ногой взад и вперед, и я смотрела, как приближается и отдаляется узкий и похожий на клюв носок его ботинка. Всё это время модератор подливал нам в стаканы вино, и бутылка вскоре опустела. Я сказала, что мне уже пора возвращаться в отель: у меня поезд рано утром. Модератор отреагировал на эту новость с явным удивлением. Он посмотрел на часы. На его запястье, как я заметила, выпирали кости, а на белой коже густо росли черные волосы. Я видела, что он усиленно думает о чем-то, но не знала о чем. Наверное, он пытался прикинуть, успеет ли присоединиться к остальным в клубе или уже слишком поздно. Он встал и спросил, в каком отеле я остановилась.

– Могу я пройтись с вами?

Я повторила, что в этом нет необходимости, если у него какие-то другие планы.

– Вы весь вечер просидели, не снимая пальто, – сказал он. – Так что теперь я даже не могу помочь вам надеть его.

На улице стемнело, и было трудно различить линию тротуара. Дождь прекратился, но капли воды всё равно падали с листвы сверху. В темноте аллея деревьев с их змеевидными корнями казалась непроходимым лесом. Модератор достал телефон и включил подсветку в качестве фонарика. Нам приходилось держаться очень близко друг к другу, чтобы видеть, куда мы идем. Наши руки и плечи соприкасались. Я почувствовала, как начала это замечать, и ко мне неожиданно пришло осознание, будто непонятный раньше компонент встал на место. Мы перешли дорогу и попали в пятно света, который исходил от отеля. Я открыла ворота, и модератор последовал за мной в покрытый гравием двор. К входной двери вел пролет из каменных ступеней. Я остановилась у его подножия. Я поблагодарила модератора за то, что он проводил меня до отеля, повернулась и пошла вверх по лестнице. Он продолжил идти за мной, я чувствовала его прямо за собой – темную фигуру сопровождающего, похожую на ястреба, который парит и поднимается всё выше. Когда я снова обернулась, он резко сделал два шага вперед. Казалось, он преодолевает какую-то неведомую стихию или перепрыгивает через пропасть, будто земля уходит у него из-под ног, всё падает в темноту и разбивается в ее глубинах. Он поравнялся со мной, прижал меня к двери и поцеловал. Он засунул свой теплый толстый язык мне в рот, а руками залез мне под пальто. Движения его худого, жесткого тела были скорее настойчивыми, нежели насильственными. Я чувствовала мягкость его дорогой одежды и жар кожи под ней. На мгновение он отстранился от меня.