Хэзер Уэббер - К югу от платана [litres]

– Похоже, твой гость уже здесь, – сказала Марло. – Отведу-ка я Мо домой. Все обойдется, Блу. Просто поверь, так и будет. Слышишь?

И я вдруг обратила внимание, что глаза ее, еще пару минут назад сиявшие так ярко, заметно потускнели.

– Да, мэм.

Она передала мне Флору, крепко обняла меня и вышла за дверь. И только тогда я заметила, что пересекавшая щечку Флоры алая царапина бесследно исчезла.

– И сколько лет Персиммон? – спросил Сэм Мантилла, пока мы обходили дом.

– Восемнадцать.

До сих пор все шло более или менее гладко. Следователь задавал множество вопросов, осматривался, заглядывал в шкафы, проверял окна и двери.

Мистер Мантилла пометил что-то в папке с документами, которую держал в руках.

– Когда ей исполнится девятнадцать?

Я постаралась не принимать близко к сердцу, что папка была озаглавлена «Флора Доу [9] Доу – условная фамилия, то же, что «неизвестный». ».

– В ноябре. А что?

– Как вы знаете, совершеннолетие в Алабаме наступает в девятнадцать. Мы обязаны тщательно проверять всех живущих вместе с ребенком взрослых, – ответил он. – Но в данном случае, раз день рождения у вашей сестры только через полгода, в этом нет необходимости.

Нет необходимости, поскольку к моменту совершеннолетия Перси судьба Флоры и степень моего в ней участия уже будут решены.

Мы вошли в детскую, и я включила свет.

– Могу вас успокоить: Перси – честнейший человек. Ни разу в жизни не вляпывалась ни в какие неприятности.

Чего нельзя было сказать обо мне.

Я навлекла беду на свою голову только раз за всю жизнь. В тот день, когда в школе случился пожар. Принимая то судьбоносное решение, я и представить себе не могла, как оно повлияет на мое будущее. И сейчас счастлива была, что тот случай не разрушил мою репутацию окончательно – по крайней мере, в глазах закона. Да, меня привлекли к ответственности за мелкое правонарушение, но по гражданскому соглашению меру пресечения заменили на штраф. И несколько лет назад судимость с меня сняли.

Мистер Мантилла открыл окно, осмотрел раму и задвижку. Провел рукой по пеленальному столику, комоду и детской кроватке, проверяя, нет ли где острых углов. Наконец вернулся к двери в детскую и оглядел задвижку.

– Сколько у вас одежды для Флоры?

– Более чем достаточно. – Я стала выдвигать ящики комода, чтобы показать ему, сколько у нас детских вещей.

– Что насчет доктора?

– Веду Флору на прием на следующей неделе.

Он кивнул.

– А кто в случае чего сможет вас поддержать?

Сердце пустилось вскачь.

– Что ж, Перси. Мои соседи Марло и Мо Аллеманы. Хотя мне они скорее как бабушка и дедушка.

Сделав пометку в бумагах, Мантилла поднял на меня глаза:

– Еще какие-нибудь родственники? Близкие друзья?

Я покачала головой.

– Понятно. А что насчет общественной жизни? Занимаетесь волонтерством?

Вдоль позвоночника поползла струйка пота.

– Иногда прихожу почитать пациентам «Аромата магнолий». Вот как раз сегодня туда иду.

– И как часто вы этим занимаетесь? Скажем, сколько раз были там за последние шесть месяцев?

– Дважды, – ответила я, стараясь, чтобы не дрогнул голос.

– Хммм…

– Ах да. Я собираюсь вступить в Клуб мамочек Баттонвуда.

Он снова сделал какую-то пометку в документах.

– Очень вам рекомендую это сделать. Когда растишь ребенка, общественная поддержка бывает очень важна. Тем более что на семью вам рассчитывать не приходится.

Мантилла развернулся и вышел из детской, и я едва удержалась, чтобы не показать язык ему в спину. Как будто бы я этого не знала. Сказать по правде, мне до смерти надоело это слушать.

Спустившись вниз, я выглянула в окно и увидела на заднем дворе Перси и Флору. Они качались в гамаке, подвешенном в тени высоких дубов.

Мистер Мантилла вышел на террасу и улыбнулся, заметив картинку на стене. Я нарисовала ее в четырнадцать, это была моя первая работа с Зайчушкой-Попрыгушкой.

– У моих племянников есть несколько книг про Попрыгушку, – сказал он. – Она им очень нравится.

К щекам прилила кровь. Я так и не научилась принимать комплименты, не краснея.

– Спасибо. Мне самой эти книги доставляют много радости.

Мантилла огляделся вокруг, скользнул взглядом по полкам, где стояли краски, чернила и растворители, и между его бровей залегли глубокие морщины.

– Это ваша студия?

Лицо его внезапно помрачнело, и мне это не понравилось. Совсем не понравилось. Желудок все туже закручивался в узел.

– Да, это она.

– Я боялся это услышать. Она не может здесь оставаться.

– Что вы имеете в виду?

– Ваша студия. Нельзя ее здесь оставлять. У террасы нет входной двери. Краски необходимо убрать под замок, а еще один шкаф сюда уже не втиснуть. Здесь и так тесно. Слишком тесно. И даже если вы уберете отсюда вот этот стул, все равно мало что изменится. А нужно, чтобы во всех комнатах были свободные проходы. Удивительно, что этот вопрос не подняли, когда вы вели на дому детский кружок.

– Тогда студия находилась в другой комнате.

В той, где сейчас располагалась детская.

– Если решите все же оставить студию дома, нужно будет переместить ее в помещение с дверью. И убрать все краски, чернила, растворители и прочие художественные принадлежности в запирающийся шкаф.

– Но в доме больше нет свободных комнат. Могу я перенести студию в спальню?

– Нет, если намерены там спать. Одно помещение нельзя использовать для нескольких целей. – Мистер Мантилла захлопнул папку. – Итак, студия должна переехать. Даю вам время до понедельника.

– Я просто… – Я не могла подобрать слов.

Мозг лихорадочно разрабатывал варианты решения этой проблемы. Раз в доме студию переносить было некуда, нужно было переместить ее куда-то еще. Можно было бы снять помещение в городе. Но для этого потребовалось бы время, которого у меня не было, и деньги, которые мне были нужны на адвоката по усыновлению.

Мантилла сочувственно глянул на меня своими темными глазами.

– Если не найдете решения, Флора не сможет здесь остаться. Мне очень жаль.

– Как-то ночью я застукал Блу Бишоп у себя во дворе. Прокралась туда, как вор. Было не то два, не то три часа утра. Вот дуреха. Слава богу, голос подала, когда услышала, что я взвожу курок. Не то чего доброго из винтовки бы ее пристрелил. – Мозес Кехоэ, остановивший судью Квимби в аптеке, покачал головой и сгреб в горсть свою клочковатую белую бороду.

– Давно это было? – спросил судья. – Наверное, Блу тогда еще в школе училась?

Десять лет назад, когда он еще служил мировым судьей и разбирал мелкие правонарушения вроде неправильной парковки, ему однажды довелось выносить приговор Блу – в то время ученице выпускного класса. Тогда она в первый и в последний раз оказалась в зале суда. Учитывая анамнез ее семьи, даже странно, что им не пришлось встречаться чаще.