Хэзер Уэббер - К югу от платана [litres]

Он буквально стоял у меня перед глазами – такой, каким я видела его в последний раз. Длинные волосы собраны в хвост, рыжевато-карие глаза задорно блестят, в пальцах зажат новенький шарик. Таю в тот год исполнилось восемнадцать, он был высокий крепкий парень, но щеки его все еще оставались по-детски пухлыми, и их покрывал мягкий пушок. Внезапно мне так захотелось обнять его, что в груди заныло.

– Как здорово, – отозвалась Сара Грейс, и я заметила, что она разжала кулаки.

– Так и было. Правда, мне еще приходилось притворяться, будто я не знаю, что шарики он ворует. В субботу я выигрывала шарик, а в понедельник относила его обратно в магазин и тайком подкидывала в корзинку к остальным. У меня только один остался, последний. Который я выиграла за несколько дней до его смерти.

Сара Грейс опустила руки, и ноги ее вытянулись на полу.

– Не могу винить тебя за то, что последний ты решила оставить себе.

Дождь барабанил все сильнее.

– О нет, я пыталась его вернуть, – возразила я. – Сначала и правда не хотела, целых две недели после похорон братьев не могла себя заставить. Он назывался «тигровый глаз» и расцветкой ужасно напоминал мне глаза моих братьев – Уэйда и Тая. Это было так чудесно и так больно одновременно. Но я ведь знала, что шарик краденый, и он мне буквально дырку в кармане прожигал. Как я могла присвоить чужое? И вот, затолкав свое разбитое сердце поглубже, я отправилась в центральный магазин и как раз собиралась подкинуть шарик в корзинку, когда мне в запястье вдруг вцепилась чья-то рука. Это был старый мистер Грэнби. Я чуть замертво не упала. Думала, он сейчас вызовет полицию, меня обвинят в воровстве, бросят в тюрьму, и Перси останется без присмотра, ведь Твайла не встает с постели. Я изо всех сил старалась не разреветься.

– Господь всемогущий, Блу. Я бы плакала навзрыд. И чем же дело кончилось?

Флора поерзала в слинге и успокоилась, зачмокав губами во сне. Я покрепче прижала ее к себе и ответила:

– Мистер Грэнби спросил, что это я такое делаю. Но не успела я сочинить какое-нибудь оправдание, как он добавил, что шарик из тигрового глаза – особенный. Что ему даже продавать его было жалко, но Тай заявил, что его маленькая сестренка достойна только самого лучшего. И наверное, расстроился бы, узнав, что я решила сменять свой шарик на другой.

– Не может быть, – выдохнула Сара Грейс, округлив покрасневшие глаза. – Неужели он правда решил, что ты хотела его обменять?

Я вспомнила, как ласково мистер Грэнби смотрел на меня, как накрыл своей широкой мозолистой ладонью мои сжимавшие шарик грязные пальцы.

– Не знаю. Могу только сказать, что в тот день я неслась домой так, будто получила самый лучший подарок в мире.

– Вау, – отозвалась Сара Грейс. – Кажется, никогда еще не слышала, как ты рассказываешь о братьях.

– Я нечасто о них говорю. Просто мне до сих пор… больно.

И все же сегодня я уже дважды заговаривала о Тае. И пускай это было тяжело, в то же время я вдруг осознала, что мне не хватает разговоров о нем. И его самого тоже. Когда я о нем рассказывала, он словно бы возвращался ко мне, пускай и ненадолго.

– Да, понимаю. Но мне приятно видеть их твоими глазами. – Сара Грейс привалилась к стене, плечи ее расслабились. – Кажется, будто это совсем не те люди, которых все мы знали. Мне только о Маке кое-что известно. По рассказам отца.

Интересно, что мэр Джад мог поведать о Маке?

– Правда? А что, Мак чем-то его обидел? Избил?

– Нет, ничего такого, – рассмеялась Сара Грейс. – Наоборот, как-то в средней школе Мак защитил папу от одного задиры. Разбил ему нос. И с того дня они подружились.

– Я не знала.

Я вовсе не удивилась, услышав, что Мак разбил кому-то нос. Если верить Твайле, он был тем еще забиякой. Мак и в армии-то оказался лишь потому, что местный судья сжалился над ним и предложил службу, чтобы не отправиться за решетку после очередной драки. Это решение определило его судьбу. Но меня порой мучил вопрос, что было бы, выбери Мак заключение? Неужели он тоже принял бы участие в ограблении банка вместе с Уэйдом и Таем? Или стал жуликом, как наш отец? А может, ему, как и нам с Перси, удалось бы разорвать порочный круг? Ответа на этот вопрос не знал никто, и это одновременно и мучило меня, и успокаивало.

– Уверена, для тебя Джад и Джинни тоже совсем не те люди, каких знает весь город.

Уж Джинни Сара Грейс точно должна была знать совсем не с той стороны, что я. Хотя надо признать, что у нас с ней все же сложились нетипичные отношения.

Сара Грейс протерла пальцем чистое пятнышко на пыльном полу.

– Да не сказала бы. Они, в общем-то, как открытые книги. Мама скрывает лишь то, что может выставить ее в дурном свете. Как, например, тот факт, что выходила за отца, будучи беременной. Понятно, что тут, в Баттонвуде, это секрет Полишинеля, но она никогда об этом не говорит.

Я обратила внимание, что о себе Сара Грейс промолчала. Оно и понятно, ведь, будь она книгой, переплет ее был бы безупречен, а вот страницы слиплись бы, стремясь спрятать от любопытных глаз содержимое.

– И все же, несмотря на то, что таких крупных недоношенных младенцев, как ты, Баттонвудская больница больше не видала, ваша семья практически идеальна.

– Слышала бы тебя мама, она с ума бы сошла от счастья. – Сара Грейс грустно улыбнулась.

Мы помолчали. Флора тихонько сопела в слинге, по крыше по-прежнему стучал дождь.

– Похоже, у тебя с этим домом связано много счастливых воспоминаний, – оглядевшись по сторонам, заметила Сара Грейс. – Он скучает по тебе.

Я удивленно покосилась на нее. Очень уж странно это прозвучало.

Сара Грейс вспыхнула.

– Я хотела сказать: спорить готова, дом по тебе скучает.

– Но мне тяжело тут находиться, – объяснила я. – На каждое хорошее воспоминание приходится одно плохое. А то и два. Этот дом помнит множество надежд, планов, голода и боли. И боли тут было больше всего другого.

– Мне так жаль. Я часто задумывалась о том, сколько всего тебе пришлось вынести. Стыдно признаться, но я ужасно жалею о том, что сделала в выпускном классе.

– Жалеешь? Но почему? Я ведь сама предложила взять вину на себя.

Руки ее снова сжались в кулаки.

– Не нужно было мне поддаваться на твои уговоры. Надо было честно все рассказать.

Воспоминания перенесли меня в школьные годы, в день выпускного. Ребята, не жалея сил, украшали здание гимназии, все гомонили, суетились и с нетерпением ждали вечера. Я задержалась после уроков, чтобы написать тест, который пропустила по болезни. А закончив, решила заскочить в туалет, прежде чем отправляться в книжный. Одна из кабинок оказалась заперта. Из нее тянуло сигаретным дымом и доносились сдавленные рыдания. Не в свое дело лезть не хотелось, но от этих всхлипов сердце у меня было не на месте.