Хэзер Уэббер - К югу от платана [litres]

– Я не могу вернуться к нему, просто не могу. Но развод обернется настоящим скандалом. Стоит подумать, какие пересуды пойдут, и жутко делается. К тому же у папы вот-вот начнется предвыборная кампания, не время мутить воду.

– Но ведь кампания твоего отца – это его кампания. К тебе она не имеет отношения.

– Как ни жаль это признавать, Блу, ты ошибаешься. Если ты дочь политика, всю твою жизнь рассматривают под микроскопом. Папины соперники воспользуются любым предлогом, чтобы его закопать. Вся его программа строится на семейных ценностях. И тут его единственная дочь со скандалом разводится? Это же худший кошмар для политика. Мне совершенно не хочется его расстраивать. Он заслужил кресло губернатора. Он хороший человек. И я не хочу, чтобы из-за меня он проиграл выборы.

Я вздохнула. Мне очень хотелось помочь ей, но я не знала, как это сделать.

– Не думаю, что твои родители, знай они правду, захотели бы, чтобы ты осталась с Флетчем.

– Они не должны страдать из-за моих ошибок. Не нужно мне было выходить за него.

– Ну ты ведь не для того это сделала, чтобы причинить им боль.

Произнеся эти слова, я замерла, внезапно осознав, что они были справедливы и по отношению к моим родным. Они тоже совершали ошибки не для того, чтобы причинить мне боль. И все же я остро ощущала эту боль.

Тяжело вздохнув, я добавила:

– Они не станут любить тебя меньше. И конечно же, они хотят для тебя только лучшего.

– Но ведь от этого менее больно им не станет, верно?

– Иногда, – мягко начала я, – я мою полы раствором уксуса. Это сильное средство. Говорят, оно может разъесть древесину. Но, как по мне, ради того, чтобы раскрыть во всей красе то, что скрывается под налетом грязи, стоит рискнуть.

Дрогнувшим голосом она произнесла:

– Я уже даже не помню, каково это – быть счастливой.

Тон у нее был такой искренний, что у меня защемило в груди.

– Следуй зову сердца, и обретешь счастье, – напомнила я напутствие, которое дал ей вчера Платан. – Куда оно сейчас тебя зовет?

– Сейчас?

– Да, в эту минуту.

Сара Грейс вытерла лицо, размазав по щекам темные дорожки, и, сделав глубокий вдох, призналась:

– Знаешь, оно позвало меня сюда. В этом доме я чувствую себя счастливой, и я очень рада, что ты решилась мне его продать. Кстати, у меня в пикапе лежит сумка, а в ней – готовый контракт. Хочешь, прямо сейчас подпишем? Могу сбегать за ним.

Улыбалась она очень заразительно, и я порадовалась, что приняла ее предложение.

– Да, давай сейчас же все подпишем. Ты сходи за контрактом, а я пока проверю, что там со сквоттером.

– Я уже поднималась наверх. Похоже, с понедельника там ничего не изменилось. Кто бы тут ни прятался, он, наверное, давно ушел. Ну ладно, сейчас вернусь.

Сара Грейс выбежала на улицу, я же, остановившись у подножия лестницы, посмотрела вверх. Нужно было понять, почему Перси не хотела пускать меня сюда. И я решила, что не уйду, пока не выясню причину.

Поднявшись наверх, я повернула направо и заглянула в ту комнату, что раньше занимали мы с Перси. Мне сразу же бросилась в глаза чистота. Оглядевшись по сторонам, я поняла, что вообще не помню, чтобы видела комнату такой вылизанной. То, что Сара Грейс приняла за резиновый матрас, при ближайшем рассмотрении оказалось надувной кроватью. Неделю назад, когда я заходила в последний раз, ее тут точно не было.

Откуда ни возьмись в воздух взметнулся едва уловимый запах уксуса. Я заметила, что на кровати темнеет пятно, и поняла, что совершенно точно не хочу знать, откуда оно тут взялось. Больше смотреть было особо не на что – разве только на упаковки от фастфуда.

Может, Перси встречалась тут со своим тайным бойфрендом? В таком случае она должна была понять, что я сложу два и два и догадаюсь, кто был таинственным сквоттером, тем более учитывая, как остро она на все отреагировала. Ладно, раз я продаю дом, она уже не сможет устраивать тут свидания. И все же меня по-прежнему беспокоило, что она так упрямо пыталась сохранить эти отношения в тайне.

Я уже развернулась к выходу, но тут в окно заглянуло солнце, и я краем глаза заметила что-то яркое на полу у кровати. Я наклонилась и подняла клочок ткани. А когда поднесла его к свету, кровь тут же отхлынула от моего лица. Я узнала этот обрывок розовой ленточки. Узнала по выдавшему ее зубчатому краю.

Точно такая же лента была повязана на головке у Флоры в тот день, когда я нашла ее. Переводя взгляд с розового клочка на кровать и обратно, я мысленно восстанавливала картину того… что здесь произошло. Что, если Флора родилась именно в этой комнате? С каждой минутой это казалось мне все более вероятным.

Опустив взгляд на Флору, я попыталась выбросить из головы мысли о Перси и о том, как отчаянно она не желала пускать меня сюда… А вдруг дело было вовсе не в тайном бойфренде?

Вдруг это Перси была матерью Флоры?

Я вспомнила, как миссис Тиллман разглагольствовала о тайных беременностях, вспомнила, как любила Перси носить безразмерные рубашки. И как Генри этим утром заметил, что у нас с Флорой одинаковый разрез глаз. Внутри расползался страх.

« Уходи , – шептал мне внутренний голос. – Не оглядывайся. Притворись, что ничего не видела ».

Флора начала извиваться и бурно выражать свое недовольство. Сморщив личико, она громко заплакала. Я принялась раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь успокоить и ее, и себя, а затем обратилась к небесам, умоляя дать мне подсказку, как поступить. Я знала, что если сейчас молча уйду, то нарушу моральный кодекс, которого придерживалась всю жизнь, чтобы доказать, что чего-то стою, – не столько горожанам, сколько самой себе. Ведь если все вокруг считают тебя ничтожеством, поневоле начинаешь этому верить. Но сейчас, когда возникла необходимость защитить Перси, все это казалось таким незначительным. Я так ее любила, что готова была пожертвовать собой, своими принципами и всем, к чему стремилась, чтобы ее спасти.

Моральный компас, попав между молотом и наковальней, ломается быстро.

О, Твайла, как ты была права!

Я закрыла глаза, не желая вспоминать тот далекий воскресный вечер, остатки испеченного мной и Твайлой печенья, лежавшие на столе рядом со счетами за лечение, и склонившегося над ними бледного, как призрак, папу с красными глазами и ввалившимися щеками.

По щеке скатилась слеза. Мои братья в тот день объявили, что в лепешку расшибутся, но уж как-нибудь раздобудут деньги, чтобы оплатить счета. В конце концов, они Бишопы, а значит, какой-то там паршивой лейкемии их не победить. Той самой лейкемии, что клетка за клеткой отнимала у нас отца.

Сердце рвалось на части. Вспомнилось, как отец уходил от нас с Твайлой после похорон мальчиков, чтобы нам не пришлось видеть и его смерть тоже.