Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

В ушах гудит, а перед глазами плывет.

Какой, к черту, наблюдатель? Никакой я не наблюдатель! Сука она, вот и все наблюдение.

Я поворачиваюсь к Терезе — сейчас самый момент завершить это все. Другого такого не будет. Вряд ли мы когда-нибудь еще увидимся.

— Тереза, черт, ты знаешь, что с тобой было очень сложно работать?

Она привычно округляет глаза и вскидывает брови, так что ровный лоб рассекают морщины.

— Но с тобой тоже было очень сложно работать!

И мы смотрим друг на друга, каждая со своей правдой, каждая при своем. Краем глаза я замечаю, что за стеклянными дверьми все под видом работы поглядывают на нас. Словно наблюдают финальный акт драмы. Ловлю взгляд Дины издалека, в котором словно читается: «Может, не надо?» А что не надо? Меня захлестывает отчаяние и разочарование. Вдруг я понимаю, что не будет никакого финального аккорда, никакой завершающей сцены, где все разъясняется, люди говорят друг другу то, что хотели сказать, каждый осознает свою ошибку, винится, они обнимаются, лучи заходящего солнца высветляют их объятье, превращая их в тонкие силуэты, и, наконец, неумолимость кинематографического хронометража заставляет исчезнуть и этот свет, а на черном фоне появляются белые буквы «Конец». Не будет никакого финального примирения, потому что это не фильм, а жизнь наплевательски пренебрегает столь удобными финальными точками. Только многоточие и сумрак собственной совести. No closure.

Неужели все бессмысленно, и это так и закончится?

…Я стою, упершись лбом в огромную стеклянную стену на другой стороне нашего этажа, чтобы никто меня случайно не видел, и смотрю за окно. Мне нужно с кем-то поговорить, но в офисе уже почти никого нет. Да если бы кто-то и был. С кем поговоришь о таком? Люди из другого департамента поглядывают в мою сторону, но мне все равно. Они сами по себе, а я — сама по себе. Со стороны кухни выходит женщина-кошка, единственная, кого я здесь знаю. Да и не знаю я ее. Даже как ее зовут, не знаю — просто запомнила тогда с самого первого тренинга. Она идет по коридору в юбке-карандаш и белой блузе. На ногах — строгие туфли на огромном каблуке. На губах — красная помада. Как, интересно, у нее все сложилось? Как она прижилась здесь? Проходя мимо, она вежливо улыбается, щуря свои кошачьи глаза. Возможно, дела у нее получше, чем у меня. Она англичанка — наверняка ей здесь проще. А мне? Мне было не проще. Я не прижилась, сколько ни старалась.

Перед глазами опять проносится прошедший год. Сначала я пыталась вписаться в эту действительность. Я еще не понимала, что это игра, принимала всё за чистую монету. Потом поняла, что это ненастоящее и важно не играть, а сохранить себя. Но как это сделать, не пытаясь хоть что-то менять? Как же я могу изменить эту игру? Была самонадеянна, думала, можно просто говорить всем то, что считаешь верным, добросовестно выполнять свою работу, а при виде явной несправедливости не молчать, и этого будет достаточно. Откуда такая наивность? Здесь все совсем не так работало.

А можно ли здесь что-то изменить в принципе? Сложившуюся систему? Да! Или нет. Неизвестно. Результат не гарантирован, и, как сказал однажды Лешек, отвечать ты можешь только за то, как ты сыграешь собственную партию. А можно, например, не играть никакую партию, а всего лишь не быть частью игры. Однажды нужно перестать бороться и играть в надуманные игры. Сам факт такой игры — уже ошибка, попытка выдать искусственное за настоящее. Сама битва иллюзорна.

Да просто не надо сидеть в болоте, размышляя, как успешно и аутентично я сижу в болоте, как я могу невозмутимо принимать укусы комаров и вонь и при этом покрываться плесенью. Иногда нужно просто выйти из болота, и все. И свобода. Никто же никого не держит в болоте. Мы сами.

Я выдыхаю, и на стекле образуется испарина. За окном по улице бегут один за другим огромные красные автобусы. На остановке стоят люди. Я вдруг замечаю знакомую фигуру, которая неспешно идет от нашего здания к остановке. Слегка взлохмаченные волосы, расслабленная походка, рюкзак на плече. Лешек. Вот кто мне сейчас нужен!

Мне вдруг надо успеть, прежде чем подойдет его автобус. Я бросаюсь на нашу сторону этажа. Хватаю сумку. На столе стоит компьютер — я же должна его сдать… А знаете что? Да плевать! Больше ничего не имеет значения. Просто закрываю его и ухожу. Терезина сумка лежит на ее столе — значит, она пока в офисе, но саму ее нигде не видно. Да и хорошо. Разговаривать не хочется. Даже если это просто «до свидания». Да и не о чем.

Ожидая лифта, мысленно тороплю его, потом надеюсь, что он поедет прямо до первого этажа — ведь уже поздно, наверное, большинство разошлось, но лифт останавливается на втором этаже. Двери открываются, и никто не заходит. Как назло!

Я почти выбегаю из дверей офиса, и дежурный администратор смотрит удивленно.

На автобусной остановке никого нет, и от нее как раз отъезжает автобус. Он проезжает мимо меня, и я вижу Лешека, который идет по салону в самый его конец. Не успела. Я смотрю на него, и в последнюю минуту, прежде чем автобус проедет мимо, он поднимает глаза и видит меня. Лицо его озаряет быстрая улыбка, и я даже вижу движение его руки — наверное, хочет мне помахать, но в этот момент автобус проезжает мимо.

Ну вот и всё.

Что же. Я ухожу. У меня не получилось изменить происходящее и на него повлиять. Но не это самое важное. Главное — я ухожу, и что бы ни происходило вокруг, я — это я.

Я оборачиваюсь и вижу Тома.

— Последний день, да? — спрашивает он невозмутимо.

— Да уж… дрянной, как и все остальные.

— Забей. Тебе-то что теперь? Ты свободна, — и я удивляюсь, что он знает, что у меня на уме, словно читает мои мысли. — Ты куда сейчас? Отмечать?

— Какое отмечать. Домой, наверное…

Он, похоже, удивляется.

— Такое дело надо отметить. Ты что? Пойдем выпьем по пинте.

Я немного ломаюсь. Он убеждает. На самом деле я не хочу домой. Я же хотела с кем-то поговорить. И вот пожалуйста — Том. Я думаю о том, что, может, с ним я должна поставить точку. Может, в этом во всем есть смысл. С Терезой финала не получилось, но вот с Томом мы сможем расстаться на хорошей ноте, несмотря ни на что. И я соглашаюсь.

Мы запрыгиваем в очень кстати подкативший автобус и едем на вокзал Виктория.

— Я знаю там хороший паб, а потом мне как раз оттуда на электричку до дома.

Паб совсем недалеко. Снаружи курит несколько человек, а внутри еще довольно свободно — вечер только начинается. Даже столики у окна не заняты. Мы садимся за один из них, и Том заказывает нам по пинте пива.

— Ну что, как там у вас в России говорят — «на здоровье»?

— В России так не говорят. Давай уж лучше за мое освобождение, раз так.

И мы выпиваем.

— Я смотрю, ты решила напоследок обменяться любезностями с Терезой?