Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

— Ой, елки…

— Что там у вас произошло?

Я рассказываю ему.

— Зачем ты вообще на нее реагируешь? Тебе никто не объяснил, как надо общаться в Англии, — он качает головой.

— Да все мне понятно, но не хочу я так общаться. Не хочу, и все. Во все дурацкие эти игры играть.

— Ну а чего ты тогда хочешь? — Он пожимает плечами. — Сломить систему?

— Да! Это было бы неплохо, знаешь, сломить систему, потому что меня она бесит.

— Тебя бесит, а кому-то в самый раз.

— Да никому это не в самый раз. Что, скажешь, Терезе прямо очень хорошо?

— По-моему, вполне.

— Конечно! Именно поэтому она ушла в неоплачиваемый отпуск. Ей так хорошо, что, если бы она осталась, у нее бы был нервный срыв.

— У нее — не знаю, но у кого-нибудь другого, скорее всего, да.

— Ты кого имеешь в виду?

— Никого особенного, — он не меняется в лице, — и что ты предлагаешь?

— Без понятия, но точно знаю одно: нельзя потакать безумию. Вот этому рутинному, повседневному. Оно слишком незаметно. Так въелось в ткань нашей жизни, что мы принимаем его как данность. При этом мы возмущаемся чем-то недоступным, далеким, порой вообще недосягаемым — правительство нам не нравится или мировая политика, или там коррупция, что-то такое. Зато не замечаем вот это почти родное, такое тихое безумие, которое происходит ежедневно, в малых дозах, незаметно, так привычно, что это как будто и не безумие. Но оно копится в организме капля за каплей, отравляет его, делает изменения почти необратимыми. И уже пожалуйста — нормально сидеть на работе по двенадцать часов, молчать, когда клюют коллегу, потому что он «не соответствовал принципам компании», плевать на чужое время, ставить работу превыше вообще всего — семьи, друзей, своих интересов, покорно принимать любую корпоративную политику, если тебе преподносят ее в достаточно воодушевленной форме, маяться на работе без цели и смысла, который ты никак не можешь разглядеть, потому что его просто нет, и делать это в обмен на денежные подачки, которые ты пойдешь потратишь на кредит, поездки по дорогим отелям и массу предметов. Миллионы предметов, которые очень важно иметь, а поэтому надо, закусив язык, продолжать находиться на такой работе, среди этих людей, считать себя хоть чем-то выдающимся.

— А, я понял, ты отрицаешь деньги? — спрашивает Том, и снова он не меняется в лице, но мне кажется, что он усмехается.

— Почему? Не отрицаю. При чем тут деньги вообще? Я отрицаю неуважение человека человеком. Отрицаю постановку бессмысленных абстрактных задач выше потребностей живой души. Отрицаю лебезение перед клиентам в ущерб своим коллегам. Я все это отрицаю. В этом нет жизни. Это какие-то шаблоны. И нет никакой ценности, если ты научился гибко приспосабливаться к ним, потому что ты все равно приспосабливаешься к маленькому, рутинному безумию, тем самым потакая ему.

— Подожди, я должен осмыслить твои слова. Сейчас вернусь.

Он отходит и возвращается еще с двумя пинтами. И мы продолжаем в таком же духе. В какой-то момент я понимаю, что у меня немного плывет перед глазами. Я теряю очередную мысль и сижу, уставившись на Тома, а он ничего не говорит, только смотрит. Опять эти голубые глаза. Я замечаю, что он слегка небрит, и думаю, что ему очень идет.

— Ты похож на этого, как его… актера… он играл в каком-то фильме… я не помню…

Я смеюсь и ничего не понимаю.

— Ты в порядке?

— Да, но мне надо на воздух.

— Пойдем отсюда?

— Пойдем.

Я почему-то очень хочу сейчас к Темзе и Биг-Бену. Говорю, что мы обязательно должны идти к ним. Том поправляет мое произношение. Мы идем по каким-то улицам, которые кажутся мне знакомыми, и в то же время я совершенно не представляю, где нахожусь. Приходится довериться Тому. И вдруг мы выруливаем сбоку от Парламента, не доходя до Ламбетского моста.

— О! Я тут была. Я тут видела елку! — кричу я.

— Какую елку?

— Чертову елку, которая плыла против течения!

— Елка плыла против течения. Очень интересно.

— Ты думаешь, я пьяная, да? Нет, это было в тот день, когда мы ходили в странный паб с Итоном. А, ну да, тебя же не пригласили… У них там особый клуб… Я оттуда ушла, из этого их особого клуба, блин. И Линда ушла. Мы вместе… А потом я сидела здесь — вот на этой скамейке… — И я тащу его к скамейке, и он придерживает меня, потому что я так и норовлю споткнуться и завалиться, — вот она! Вот на этой скамейке я сидела, и мимо против течения плыла елка. Течение на восток, а она двигалась на запад. Чуть-чуть, но двигалась!

— Отлично, никогда бы не подумал, что ты сумасшедшая. В офисе ты казалась самой нормальной.

— Я не сумасшедшая!

— Но елка плыла.

— Черт! Ты мне не веришь.

И мы стоим друг напротив друга. У Тома за спиной всей своей громадой ввысь устремляется Парламент и выглядывает Биг-Бен. И вдруг он нагибается и целует меня, и я даже не успеваю ничего понять.

Когда через вечность, я снова смотрю на него, мне кажется, что весь алкоголь улетучился из моей крови.

— Подожди, я думала, ты меня ненавидишь.

— А ты вообще ничего не замечаешь вокруг себя, да?

— Ты же встречался с девушкой из соседнего отдела… Рика мне говорила.

Он молчит и снова я чувствую прикосновение его чуть небритой щеки к своей. Раздается бой Биг-Бена. Мы одновременно смотрим наверх.

— А теперь я пропустил последнюю электричку.

— Кажется, у меня есть свободный диван в квартире.

— Как это кстати.

— Пойдем, здесь недалеко.

И мы уходим. За спиной остается Темза, за ней госпиталь Святого Томаса, за ним — коричневое здание с мерцающими буквами на фасаде, а в стороне возвышается Биг-Бен. Я оглядываюсь на него один только раз, но он молчит и как будто подмигивает.

London Eye («Лондонский глаз») — огромное колесо обозрения на берегу Темзы. — Здесь и далее примеч. авт.

МИ-6 — служба внешнеполитической разведки Великобритании.

Махровый, жесткий, бескомпромиссный. В русском тоже используется как сленг — «хардкор».

Ввод войск стран Варшавского договора (кроме Румынии) в Чехословакию, начавшийся 21 августа 1968 года и положивший конец реформам Пражской весны. Наиболее крупный контингент войск был выделен от СССР.

Успешная адаптация к глубоко нездоровому обществу не является мерилом здоровья.

«Дождь из мужчин» — название песни группы «The Weather girls».

Back-up — опора, поддержка; здесь — человек, который в курсе происходящего и мог бы экстренно заменить сотрудника в случае его болезни или отсутствия.

Наследственное богатство.

Последний по порядку, но не по значимости.