Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Я сразу записалась в стрелковый клуб и ходила туда каждый день. Научилась разбирать, собирать, чистить и смазывать. Держала его в сумке завернутым в тряпочку. Запах оружейного масла вызывал у меня состояние, близкое к оргазму. На лекциях иногда незаметно открывала сумку и нюхала тряпочку.

Когда исполнилось девятнадцать и все подруги уже напропалую трахались и делали аборты, я решила, что и мне надо переходить в следующий класс. Иметь дело с неопытными юнцами – это, как объяснила мне подруга, все равно что просить домработницу запломбировать зуб. Мой инструктор по стрельбе, немолодой неразговорчивый мужчина, давно на меня многозначительно поглядывал. Я стала ему улыбаться, это сработало – он пригласил меня выпить с ним пива. Пошли в “Пльзень” в Парке культуры. Лет ему было, наверное, около сорока. Выглядел как бывший военный, хотя формы не носил. Излучает надежность. Я ему честно объяснила ситуацию – хочу, чтобы он лишил меня невинности. Он вел себя абсолютно невозмутимо, как будто с такой просьбой к нему обращаются каждый день. Поехали в его однокомнатную квартиру в Беляево. К задаче он отнесся ответственно. Сначала прочел мне лекцию, потом все-таки совершил то, что от него требовалось. Боли не было, но и экстаза тоже.

Я вежливо его поблагодарила, села в такси и тут же тайком понюхала любимую тряпку. Пистолет оказался куда более привлекательной секс-игрушкой, чем penis vulgaris .

Получать удовольствие от секса я все-таки потом научилась, но некоторые странности сохранялись. Замуж я вышла без любви, но мне с мужем было интересно. У него был рациональный ум, и любую запутанную ситуацию он мог мгновенно разложить по полочкам, так что тебе сразу становилось понятно, где право, где лево, и кто полезен, кто нет. А вот к сексу мы оба быстро охладели. Потом, правда, выяснилось, что он охладел к сексу со мной, а с балеринами и актрисами – пожалуйста. Хотя, я думаю, это был скорее вопрос престижа: если с балериной, так из Большого, если с актрисой, так с Настей Полоцкой. Я, конечно, тоже ему изменяла, главным образом для равновесия, чтобы не чувствовать себя обделенной.

Когда много лет спустя, в Париже, мы развелись, ни с той, ни с другой стороны страданий не было. Скорее, бытовой вопрос вроде “ты хочешь пойти в театр или дома остаться?”. Я поселилась в маленьком домике на бульваре Lénine в Бобиньи. К моему неразлучному браунингу добавились два карабина с оптическими прицелами, один “Узи” и несколько пистолетов. Все это было художественно развешано в гостиной. Как-то на нашей улице была облава, и ко мне постучали в дверь. Вошла черная женщина в форме ажана, осмотрела с профессиональным интересом стену, спросила, можно ли подержать в руках. Я сказала – конечно. Наигравшись моими игрушками и исполнившись ко мне уважением, смешанным с завистью, дала совет:

– Если к вам в дом будет ломиться грабитель и вы его убьете, не забудьте втащить труп в дом – по закону, если нарушитель на вашей территории, вы имеете право стрелять.

К этому времени я окончательно выяснила, что секс меня устраивает, только если он не связан с отношениями. И наоборот, отношения – пожалуйста, но только без секса. В моей мальчишеской фигуре, которая когда-то очень нравилась определенному типу мужчин, теперь появилось нечто от скульптур Майоля, и на нее клевали уже совсем другие персонажи. Когда я чувствовала, что мне пора, я надевала белое обтягивающее платье, черную шляпу, черные перчатки и шла в один из баров у нас в Бобиньи, куда ходили дальнобойщики, грузчики, строительные рабочие – люди, с которыми точно не могло возникнуть отношений.

Я входила, и на меня оборачивались абсолютно все. Я садилась к стойке и заказывала Chivas Regal . Не спеша потягивала свой виски и краем глаза осматривала публику. Примерно через полчаса объект был выбран. Я вставала и медленно шла к выходу, зная, что на меня смотрят. Дойдя до двери, оборачивалась, указывала пальцем на выбранный объект. После этого быстро, не оглядываясь, выходила на улицу.

Не было случая, чтобы объект за мной не последовал.

Мой психоаналитик уверяет, что вся эта игра не про секс, а про власть.

Возможно. Почему бы и нет?

Десять шагов, и я из ночи попадаю в гаснущий день. Солнце висит, касаясь красным краем далеких синих зубцов. До полной темноты час. Спиной ко мне сидят все пятеро победителей и смотрят на солнце – посредине Ш, справа чуть выше Графиня, рядом с ней Борода, слева внизу Заяц и Бард. Но где же Псху?

Такое же ущелье, как сзади, было теперь впереди. Где-то внизу шумела горная река. Бзыбь? Направо вниз спускался широкий песчаный карниз, при желании по такому можно проехать на газике. Слева паслись козы. Вокруг них несколько тропинок, протоптанных, скорее всего, этими самыми козами, а вовсе не людьми. Ущелье круто уходило вниз и там поворачивало налево, скрываясь за зеленым склоном. Если Псху где-то и был, то только там, внизу. Но там уже кромешная тьма.

Бард пошептался о чем-то с Зайцем, потом встал и подошел к Бороде:

– Мы оставили кинокамеру…

– Где?

– Там, где стреляли.

Борода внимательно посмотрел на него через свои толстые очки:

– Мне очень жаль, что вы оставили там кинокамеру, – потом повернулся к Графине и добавил: – Надо идти.

– Я быстро сбегаю, – сказал Бард, ни на кого не глядя.

Борода быстро взглянул на него и повернулся к Ш:

– У нас есть час, пока совсем не стемнело. Надо идти.

– Я быстро сбегаю, – бубнил Бард. – Я помню, она под камнем лежит. Нам ее на свадьбу подарили.

– Бессмысленный разговор, – сказал Борода. – Мне очень жаль вашу кинокамеру.

– Мы все равно сегодня не дойдем, – не унимался Бард. – Лучше уже не ходить никуда.

– Что ты предлагаешь делать? – сухо спросил Борода.

– У нас же есть палатка!

– В ней с трудом помещаются четыре человека. Здесь уклон градусов двадцать, так спать невозможно. А самое главное – ночью будет жуткий мороз. Это же перевал. Мы замерзнем насмерть. Ладно, разговор исчерпан. Надо идти.

– Куда идти? – закричала Заяц. – Нам ее на свадьбу подарили. Там надпись выгравирована!

– Хватит, пошли! – отрезал Борода.

– На каком основании ты здесь командуешь? – завизжала Заяц. – Пошел ты к черту! Все из-за тебя. Идите куда хотите, а мы вернемся за кинокамерой. Пошли! – она взяла Барда за руку.

– Что? – взвилась Графиня. – Вот только сделай шаг в ту сторону!

Я подумала, что она сейчас достанет свой браунинг и застрелит ее на месте. Она действительно полезла в свой бисерный ридикюль, но вытащила всего лишь носовой платок.

– Где браунинг? – быстро спросила она у Бороды.

– Видимо, там же, где кинокамера, – ответил он без выражения.