Александр Проханов - Горящие сады

Бобров кивнул, откликаясь на сообщения Соломау мгновенной реакцией, не своей, а героя, африканиста. И он, африканист, мысленно выхватил из невидимой картотеки карточки. Считывал уже имеющуюся информацию, заносил вновь полученную.

«Нефтепровод Бейра — Умтали. Общая длина 288 км. Внутренний диаметр трубы 10 дюймов. Пропускная способность — 1 миллион тонн топлива в год. Предназначен для снабжения Зимбабве бензином, керосином, дизельным топливом, получаемыми с нефтеналивных причалов порта Бейра. Призван полностью покрыть потребности Зимбабве в нефтепродуктах, уменьшить зависимость республики от коммуникаций ЮАР. Южно-Африканская Республика многократно за последние годы искусственно сокращала потоки грузов в Зимбабве через свою территорию, ссылаясь на перегрузку дорог и нехватку вагонов. В статье из американского журнала «Ньюсуик» приводится высказывание военных ЮАР: «Если бы мы закрыли нашу границу с Зимбабве, разбомбили ее слабые коммуникаций с Мозамбиком, то черный промарксистский режим Зимбабве оказался бы загнанным в угол».

— Соломау, — продолжал Бобров, стремясь утолить не свой, режиссера, интерес, а другого, кто принял его черты, действовал вместо него. — Двести восемьдесят восемь километров нефтепровода, мосты, насосные станции. Есть ли у пятой бригады опыт, необходимый для защиты нефтепровода?

— Будет очень трудно, я знаю. Нефтепроводы защищать очень трудно. Мы едем сейчас защищать нефтепровод. ЮАР готовит нефтяной шантаж против Зимбабве. Но они сами уязвимы в вопросах топлива. Они создают производство синтетического горючего, создали производство «Сокол». Но их хранилища, их трубы и оборудование так же уязвимы, как наши.

Шоссе. Горячий, залетающий в кабину ветер. Запасное колесо на капоте «лендровера». Браслет на запястье шофера. И тот, другой, поселившийся в нем, Боброве.

Невидимый бланк в картотеке.

«План «Буфало». Составлен спецслужбами ЮАР и Южной Родезии. Предусматривал инспирирование сепаратистского движения в центральных провинциях Мозамбика на племенной основе. Захват Шимойо и Бейры и провозглашение независимости центральных провинций. Расчленение Мозамбика и создание буферного государства. План был сорван в связи с созданием независимого Зимбабве. «Мозамбикское национальное сопротивление» — создано спецслужбами ЮАР и Южной Родезии в 1977 году. Тактика: действие военизированных банд, террор, истребление активистов ФРЕЛИМО, захват государственных складов продовольствия и раздача их от своего имени населению. Ядро движения — бывшие сотрудники репрессивного португальского аппарата, агенты ПИДЕ, ренегаты ФРЕЛИМО, элементы из спецслужб ЮАР».

— Кто сейчас в руководстве мятежников? — Бобров оперировал «банком» той информации, что копил по крохам его двойник, пополнял постоянно. Не просто из прессы, из открытых, доступных изучению источников, а из множества личных контактов, необязательных, подчас мимолетных встреч. На приеме за рюмкой коктейля, в салоне самолета, в непринужденной беседе, в гостиничном номере, принимая гостей. Или, как сейчас, в пятнистой военной машине. Драгоценный, по пылинкам добываемый опыт. — Я. слышал, в руководстве МНС перемены?

— Их прежний главарь был недавно нами убит. При захвате их базы в Ламето. Их новый руководитель — четыре класса образования. Служил в португальской армии в чине сержанта. Был во ФРЕЛИМО начальником тыла как раз в пятой бригаде. Арестован за хищения и спекуляцию. Бежал. Вошел в руководство МНС. Семья его сейчас находится в Южной Африке. Нам известно, что он сам недавно вернулся из ЮАР, где получал инструкции. Может быть, на том самолете, что мы видели с тобой в Ресано Гарсиа.

Еще одна незримая пометка на карточке. Факт, внесенный в картотеку, увеличивающий «банк информации». Африканист. Съемки фильма о расколотой, стреляющей Африке.

— Что еще говорил на митинге президент?

— Он сказал, обращаясь к народу: «Если вы не защитите себя сегодня, враг покончит с вами завтра».

Шоссе давно уже кончилось. Они сбавили скорость, съехали на песчаный проселок. Струя ветра, дувшая в боковое окно, погасла. В кабине стало душно. Скопился тромб бензиновых, из канистр, испарений. Машину подбрасывало на рытвинах. Кусты звонко хлестали по дверцам. На капоте, зацепившись за притороченное колесо, зеленела обломленная веточка. Бобров при толчках, падая в пружинное сиденье, чувствовал колыхание взрывчатки, елозившей между пустыми баллонами. Соломау спрашивал о чем*то человека в панаме, говорил на языке, непонятном Боброву, и тот отвечал односложно.

Солдаты зачерпнули из жбана воду. Пустили по рукам кружку. Жадно пили, двигая худыми кадыками, мгновенно покрываясь черно-блестящей испариной. Протянули Боброву. Тот принял благодарно. Пил, постукивая о зубы алюминиевым краем. Вода казалась густой, кисловатой, утратила прохладу и свежесть. Пил Соломау. Пил шофер, крутя баранку. Продолжали движение по горячей саванне. Бобров липким промокшим плечом чувствовал горячее, как компресс, прикосновение плеча Соломау.

В этом изнуряющем однообразном движении ему казалось, что этот день был предначертан в череде предшествующих дней и лет, таился среди них, был запланирован: и это обморочное колыхание в пятнистом «лендровере», чернолицые солдаты, страдающие от жажды и тряски. Его появление здесь, в этой африканской саванне, определялось давнишней, действовавшей в одном направлении силой, толкавшей его своим острием. Эта сила начиналась не в нем, Боброве, исходила не из души, не из сердца, а откуда*то сзади, из-за спины, где клубилась горячая пыль. Была проявлением сторонней, ненавязчивой, непрерывно действовавшей воли. И он, измученный, парализованный, отданный во власть этой воли, двигался по невидимой, прочерченной по саванне силовой линии.

Старался думать о том человеке, кого выбрал в герои. Хотел представить его облик, лицо, его привычки, пристрастья, его прошлое, любимых и близких. И все, что он знал о нем, было знаньем о себе самом. И все, что не знал, незнаньем себя самого. Ему добровольно отдавал он свой облик, свои черты и приметы. Наделял его своим прошлым. Вверял свою жену и детей. Награждал друзьями. Он, Бобров, перестал быть собой, перешел во власть другой судьбы и характера, им же самим сотворенных. Проживал свою жизнь, как чужую. И в этой потере себя, в обретении себя в другом таилась неясная, но грозная, неизбежная истина. Роль диктовала поступки. Вымысел творил бытие. И все, двоясь и меняясь, двигалось, послушное уже не его, режиссера, воле.

Он пытался схватить глоток свежести, вырваться из бензиновых испарений.

— Соломау, — спросил слабо, — что нами движет? Что движет тобой, Соломау?