Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Креон доказывает, что как властитель он не может действовать иначе: «Ведь нужно, чтобы кто-то стоял у кормила! Судно дало течь по всем швам. Оно до отказа нагружено преступлениями, глупостью, нуждой… Корабль потерял управление… Мачта трещит, ветер завывает, паруса разодраны в клочья… Скажи на милость, где уж тут помнить о всяких тонкостях… Понимаешь ли ты это?» Антигона в ответ качает головой: «Я не хочу понимать. Это ваше дело. Я здесь не для того, чтобы понимать, а для другого. Я здесь для того, чтобы ответить вам „нет“ – и умереть». Можно представить себе тот отклик, который вызывала эта реплика у зрителей во времена Сопротивления, но она не утратила актуальности и сейчас, когда оккупация позади, потому что тяжкому бремени власти правителя всегда будет противостоять мятежный дух свободного человека. В настоящей трагедии не бывает виноватых. Креону хочется вернуть Антигоне любовь к жизни: «Жизнь – это любимая книга, это ребенок, играющий у твоих ног, это молоток, который крепко сжимаешь в руках, это скамейка у дома, где отдыхаешь по вечерам. Ты будешь еще больше презирать меня, но когда-нибудь – это ничтожное утешение в старости – ты поймешь, что жизнь, вероятно, все-таки счастье».

Счастье? Но разве она, малышка Антигона, сможет стать счастливой женщиной, если сдастся? Что это будет за счастье? Кому ей придется лгать, кому улыбаться, кому продавать себя? Она выбирает смерть, потому что жизнь слишком уродлива, стражники слишком грубы, сестра Йемена чересчур благоразумна. По существу, она выбирает смерть, боясь жизни и страшась того, что счастье для нее невозможно. Она выбирает смерть, как Камилла выбирает для себя пострижение в монахини, потому что молодость не хочет компромисса с жизнью («С любовью не шутят») [286]. Но что толкает ее на эту жертву? Снова – жажда чистоты, стремление к совершенству, ужас перед «вашими грязными надеждами». Хотя любимые герои Ануя (и в особенности героини), как правило, не христиане, они склонны к мученичеству [287] Ж.-Б. Баррер. – Примеч. автора. . Потому что, как говорит Дикарка, «всегда найдется бездомная собачонка» (или неприкаянная душа), которая помешает им быть счастливыми. Ну и куда это их приведет? Никуда. Просто существует два типа людей: одни способны вступить в сделку с жизнью, другие – нет.

«Антигона» – начало крутого поворота в драматургии Ануя. Конечно, это еще «черная пьеса», потому что героиня нарушает без всякой для себя выгоды приказ Креона, чтобы найти убежище в смерти, но также это уже и пьеса о справедливости. «Жан Ануй здесь почти прощается с „Дикаркой“, найдя ей достойную замену, но в то же время хочет не столько расстаться с ней, сколько приблизить к другому Аную – менее фанатичному… более снисходительному. Он навсегда сохранит нежность к этим неприятным, резким существам, к этой категоричной и надоедливой юности, которая продолжает скитаться по его творениям, но теперь он даст слово истинам не таким куцым и маловероятным – даст слово правде, обходящейся без презрения, и смирению, полному кротости и тишины» [288] Пол Вандромм. – Примеч. автора. . В последнем письме Антигона высказывает сожаление о своей прямолинейности и несговорчивости: «О, Гемон, а наш маленький мальчик! Только теперь я понимаю, как это было просто – жить…» Увы, мы понимаем такие вещи только на пороге смерти.

А теперь перейдем к «блестящим пьесам».

«Приглашение в замок», как и «Ужин в Санлисе», – феерия, разыгранная несколькими персонажами, феерия, которая поначалу принимает скверный оборот, но потом, в общем-то, неплохо заканчивается. Любовь и чистота снова противостоят здесь развращенности и богатству, но уже не так резко, как в «черных пьесах». «Коломба» – комедия очаровательная и правдивая, потому что все в ней пропитано столь хорошо знакомой Аную атмосферой театра, сверкает всеми огнями рампы. Мадам Александра, священное чудовище типа Сары Бернар, эгоцентричная и высокомерная; «наш дорогой поэт», член Французской академии, завсегдатай у мадам Александры; костюмерша; секретарь. Все они живут и говорят именно так, как должны жить и говорить люди театра. Цветочница Коломба, приставшая к театру, мечется между двумя сыновьями мадам Александры: между всерьез влюбленным в нее и ранимым Жюльеном, олицетворяющим Террор и Добродетель одновременно, этаким Робеспьером кулис, и милым мальчиком Арманом, который забавы ради влюбляет в себя жену брата, пока тот проходит военную службу, что, разумеется, не очень порядочно.

Но вот что важно – Ануй вовсе не на стороне Жюльена. Он с большим сочувствием рисует его большую любовь и его большое разочарование: «Бедная двухгрошовая Коломба… Я любил тебя, как маленький мальчик любит свою мать… И, кроме того, я любил тебя, как настоящую женщину… И в плохом, и в хорошем, и в ссорах, и в молчании, когда так глубоко знаешь друг друга, что уже нет нужды в словах…» Благородная страдающая душа – вот роль, которую играет Жюльен. Да только Коломба не дурочка и ее не проведешь! Что Жюльен о ней думал, когда они познакомились? «Ангел в цветочном магазине, куда каждый день являются престарелые волокиты заказывать себе бутоньерки. Ты слышал об этом или нет?.. А сам хозяин в подвале, где делают корзины… а рассыльный – ты думаешь, может, они тоже ангелы? Храни, если хочешь, твою леденцовую Коломбу, но поверь, козлик, что эта святая недотрога – тоже плод твоего воображения». Как и все остальное.

Не одобряет Жюльена и мадам Александра, которая прекрасно разбирается во всем. Сын жалуется на одиночество? «…Ты всегда будешь одинок, как твой отец… Будешь одинок, потому что ты думаешь только о себе…» Настоящие эгоисты, говорит она Жюльену, вовсе не те, кто, как Арман, изо дня в день разменивают жизнь на маленькие радости. «Опасны другие – те, что мешают нормальному ходу жизни, те, что хотят навязать нам свои потроха… Они хватают свои потроха целыми пригоршнями, они безумно страдают, лишь бы всучить их нам, хотим мы этого или нет. А мы вязнем, задыхаемся в их потрохах… Совсем как птенцы пеликана. Никто от вас этого не требует. Мы не голодны!»

Коломба больше не хочет быть с Жюльеном, она разлюбила его. Но ловкий драматургический ход возвращает супругов в прошлое, и мы снова видим начало их любви. «Навсегда! Навсегда!» – говорила она в тот вечер. Так говорят все влюбленные. А потом наступает день, когда они расстаются. Так уж заведено, и не стоит делать из этого трагедию космического масштаба. «Жан Ануй не отрекается от себя. Он не пятнает сознательно белое платье невинности своих ранних персонажей, он простым и чудесным образом научился уму-разуму» [289] Пол Вандромм. . И ветреная девчонка Коломба объясняет: «Эх, бедный мой козлик, разумеется, этого ты никогда не поймешь, но если бы ты только знал, как легка без тебя жизнь! Как прекрасно стать наконец самой собой – такой, какой тебя сотворил Бог!»