Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Однако лес – китайский народ – все-таки существовал. Руа догадывался о нем и восхищался семисотмиллионным народом, мужчинами и женщинами, не жалевшими труда и жизни, потому что гордились своей страной. «Эта страна строилась ценой скрытого от нас пота рабочих и крестьян, за счет рикш, которые, впрягшись в оглобли, двигали колеса повозки, страна зиждилась на горе тел, обезображенных усталостью».

Через стекла автомобиля и ограду жирных чиновников эскорта Жюль Руа замечал лица, изможденные страданием, скорее напоминавшим смертные муки. На жалкой улочке кишел народ, никак не похожий на тот, что проходил маршем мимо ликующих трибун, размахивая искусственными ветками цветущих персиков. «Это и есть настоящий Китай? Эти согбенные люди, привязанные к клочку каменистой земли или травы?» Так оно и было? Возможно. Но если бы бог Мао потребовал у пяти миллионов китайцев один час дополнительной работы для воздвижения плотины или постройки атомной станции, он получил бы пять миллионов часов, потраченных на… На что? На славу Китая. «Для последнего кули и для первого мандарина главное – не ударить в грязь лицом».

В этом есть нечто прекрасное, но в то же время устрашающее, поскольку, чтобы не ударить в грязь лицом, и Тай, и Чен, и последний кули ввязались бы в атомную войну. «Я восхищался, – пишет Жюль Руа, – отвагой китайцев. Мое сердце готово было разорваться от любви к семистам миллионам мужчин и женщин, принявшим вызов и продемонстрировавшим, что они способны, как и мы, производить сталь, транзисторы и тракторы, но я отказывался верить россказням их мандаринов». В конце своего пребывания ему все-таки удалось поговорить с облеченным властью лицом, маршалом Чэнь И [368] Чэнь И (1901–1972) – китайский военный и политический деятель, министр иностранных дел КНР в 1958–1972 гг. – Ред. , министром иностранных дел, который за несколько недель до того сделал несколько сенсационных заявлений. «Итак, – сказал он Жюлю Руа, – поскольку вы – писатель, прежде всего я вас предупреждаю… если ваша книга окажется злобной, последствия будут удручающими. Я помню слова председателя Мао, адресованные старому китайскому философу: написанное может как спасти жизнь, так и погубить ее. Перо опаснее оружия». Верно, как и следующее утверждение маршала: «Показывать нашу страну, сгущая краски, столь же недостоверно, сколь и показывать ее в слишком ярком розовом цвете».

С этим Жюль Руа согласился. Он собирался написать о том, что обновленный Китай может совершать чудеса производства. Однако он полагал, что еще несколько лет «китайский колосс простоит на глиняных ногах», и если он в безумии ввяжется в так называемую «справедливую войну», то вовлечет «страну в разруху, обречет на смерть тысячи миллионов китайцев, а прочих – на нищету. За несколько часов Седьмой флот [369] Седьмой флот – флот ВМС США, в зону ответственности которого входит западная часть Тихого океана и восточная часть Индийского океана. способен разрушить Китай, взорвать плотины и мосты, на столетие ввергнуть страну в беду». Тогда зачем говорить о самоубийственной войне? Почему не попробовать предупредить ее со стороны Запада, успокоив это тревожное самолюбие? В течение многих недель Жюль Руа задавался вопросом, сотворит ли он добро или зло, если опубликует рассказ об этом неудавшемся путешествии. Он не раздобыл материалов для революционной эпопеи, книги, о которой мечтал, уезжая, а те материалы, что удалось собрать, не понравились бы не только китайцам, но и многочисленным французским друзьям автора. Если бы он решился сказать всю правду, и ничего, кроме правды, то, по его словам, это означало бы, что «ему абсолютно все равно, нравится кому-либо то, что он пишет, или нет». Он счел важным и необходимым напомнить Западу, с одной стороны, что от Китая еще можно ждать самых удивительных, самых страшных сюрпризов, и с другой – что было бы неразумно и наивно «желать, чтобы Китай рассуждал и действовал, как Европа». Оба положения подтвердились культурной революцией, сначала ее безумствами, а потом ее провалом. Думаю, он был очень этим огорчен.

Мне прислали две книги о Поле Валери: первая, написанная Эдме де Ларошфуко [370] Edmée de La Rochefoucauld. «En lisant Les Cahiers». (Editions Universitaires). – Примеч. автора. Ларошфуко Эдме, герцогиня де (1896–1991) – активистка женского движения и писательница. – Ред. , представляет собой продолжение ее огромной, ценнейшей работы над «Тетрадями»; вторая, автор которой Луи Перш [371] Louis Perche. «Valéry, les Limites de l’humain». (Editions du Centurion). – Примеч. автора. Перш Луи (1909–2003) – литературовед. – Ред. , – это умная, основательная попытка обобщить творчество Валери. Еще много веков, если жизнь человечества, несмотря на наши безумства, не оборвется, будут продолжаться споры «над стружками великого труда» [372] Автор цитирует (не совсем точно) Алена. . Я этому рад, потому что, читая каждое новое исследование, получаешь возможность возобновить общение с одним из величайших умов нашего времени.

Нет на свете судьбы более странной, чем судьба Валери, выбранная им по собственному желанию. Кто еще (кроме, быть может, Леонардо да Винчи) с молодых лет поставил целью своей жизни неуклонную строгость, чистоту и точность? Кто еще посвящал каждое утро, от пяти до семи часов, занятиям «психической культурой»? Кто, подобно ему, дерзнул сказать: «Я не люблю вспоминать. Я никогда не строю планов. Я избегаю мира частных событий. Стало быть, я антисоциален»? Какой отшельник установил для себя подобные заповеди: не читать газет, не посещать кинематограф? «Не занимайся политикой, – говорил он. – Не увлекайся скоростью. Да будут для твоих ушей пустые речи словами чужого языка».

Я прекрасно понимаю, что эти жизненные правила подходят не для всех, но они имели большое значение для того, кто хотел лишь исследовать свой разум и «подвергнуть суду (моего беспристрастного эго) неопределенные или плохо определенные абстракции». Ведь главное открытие Валери заключалось в том, что постановка большинства богословских и философских проблем обусловлена только употреблением совершенно пустых слов. Люди задаются вопросом, в чем состоит цель Вселенной, но Вселенную помыслить нельзя. Мы мыслим ее фрагменты: пары, вращающиеся сферы, межзвездный вакуум… Из этого никак не складывается Мир. «Почему существует Мир? Какова его цель?» – вопрошают несчастные люди. Валери отвечает: «О чем вы говорите? Мир есть то, что ни на что не похоже и чего никто не может видеть». И добавляет: «Я сужу об умах по степени точности, которой они требуют от самих себя».

Мысль о смерти также совершенно пуста и напрасна. Когда мы полагаем, что говорим о смерти, мы конструируем мысль о ней с помощью комбинации средств, доступных живым. Еще одна абстракция: Время. «Что означает Время, если не пустоту. Терять время – значит терять нечто другое, нежели время». И он возвращается к своему общему принципу: «Уничтожить вопросы, выраженные неопределенными абстракциями».