Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Можно ли говорить о философии Мартена дю Гара? Думаю, он сам воспринял бы этот вопрос иронически. Он считал, что автор должен относиться к своим персонажам непредвзято. Роль судьи ему не подходит. Великие писатели всегда проявляли это спокойное беспристрастие. Бальзак был снисходителен к Вотрену и Гобсеку. Мартен дю Гар объективно передает диалог верующего аббата Векара и атеиста Антуана Тибо. Оба собеседника вызывают уважение. Автор ведет честную игру. Он словно хочет сказать: «Так устроен мир». И ничего более. Романист одинаково относится к разным героям и почти всем «отпускает грехи» – по слову Алена, «как священник, исповедующий слишком быстро». Но у персонажей писателя имеются собственные идеи, собственные мнения относительно проблем существования, и читатель, наблюдая за ходом жизни героев, невольно делает выводы общего характера.

Каков же мир, окружающий Мартена дю Гара? В эпоху «Жана Баруа» [389]это был мир ученого, но ученого конца XIX века, времени споров Анатоля Франса и Брюнетьера. Жан Баруа воинственно проповедует свободную мысль. Преодолевая страх перед идеями, таящимися в самой глубине его сознания, он пишет в своем духовном завещании: «Я не верю в бессмертие человеческой души, якобы существующей отдельно от тела… Я верю во всеобщий детерминизм и в причинную обусловленность человеческой воли… Я уверен, что наука, приучив людей спокойно игнорировать непознаваемое, поможет им обрести такое душевное равновесие, какого им никогда не давала ни одна религия…» [390] Перевод М. Амаровой. В ту пору, когда Жан Баруа писал эти строки, я учился философии у Алена и слышал совсем другое. «Надо принять всеобщий механизм… В безумном мире, не подчиняющемся никаким законам, любой опыт оказывается бессмысленным. Закон может быть создан лишь контролируемой мыслью. Механизм существует благодаря акту воли. Проверен ли этот механизм природой? Да, если в нем присутствует дух. Мы ясно видим, что физику приходится каждый год пересматривать свои гипотезы».

В романе «Жан Баруа» Мартен дю Гар демонстрирует чуть ли не благоговение перед научными гипотезами, возводимыми в ранг догматов веры. В «Семье Тибо», произведении зрелого автора [391] Роман публиковался с 1922 по 1940 г. – Ред. , наука вызывает скептицизм. Крупные ученые отказываются превращать ее в религию. Знаменитые врачи выражают сомнения. Наука не может претендовать на непогрешимость, но лишь научный метод способен зажечь слабый огонек в бесконечной враждебной тьме. Жан Баруа надеялся, что прогресс науки приведет к торжеству мудрости. Жак Тибо долгое время верил в революционное действие, искренне считая, что мир может быть установлен насильно, путем бунта. Мартен дю Гар испытывает к Жаку симпатию и даже уважение, но это не мешает ему показать неминуемое поражение младшего Тибо. Я бы сказал, что в образах Жака и Антуана отразилась эволюция личности самого писателя. Но по ходу романа Антуан постепенно приобретает такую авторитетность, что превращает своего создателя в ученика.

Какую же философию преподает Антуан Тибо Роже Мартену дю Гару? Антуан, врач, солдат, жертва газовой атаки, знает, что страдание в мире неизмеримо, что человек порождает зло еще более страшное, чем природные катастрофы, и что для победы над первобытной дикостью понадобятся тысячи лет эволюции. «…Чем больше мы думаем, чем больше смотрим вокруг себя, в самих себя, тем больше эта бесспорная истина становится очевидной. „Никакого толку в этом нет“. Миллионы существ возникают на Земле, возятся на ней какое-то время, потом распадаются и исчезают, освобождая место для новых миллионов, которые завтра тоже станут прахом. В их коротком появлении никакого толку нет. Жизнь не имеет смысла. И ничто не имеет значения, разве только стараться быть менее несчастным во время этого мимолетного пребывания…»

Но тогда зачем нужны угрызения совести? К чему стремление сохранять достоинство, если мы всего лишь плесень на поверхности комка грязи, тщетно кружащегося в бесконечном пространстве, где властвуют неведомые нам законы? Почему Антуан Тибо и Роже Мартен дю Гар – люди взыскательной совести, почему они посвятили жизнь тому, что другие называют «творить добро»? Придя к выводу, что жизнь – это «полная свобода, для которой нет ни добра, ни зла», Антуан размышляет: «К чему приводит это пресловутое раскрепощение? Вот к чему: я делаю не только то, что делают другие, но преимущественно то, что делают те из них, кого общественная мораль считает лучшими». Ясно, что Антуану Тибо, как врачу, свойственна прямота и даже – назовем вещи своими именами – несгибаемое чувство долга. Писатель Роже Мартен дю Гар обладал совестью не менее чуткой, чем у какого-нибудь Флобера, и проявлял по отношению к друзьям не меньшую тонкость и заботливость, чем какой-нибудь Монтень.

Таким образом, и создатель, и его творение открывают в себе двух разных персонажей. Один, серьезно и трезво все продумывающий, – рационалист и пессимист. Другой – непосредственный, действующий интуитивно. Но именно он принимает решения в трудные минуты и, как это ни странно, признает некий моральный закон. «В этом мире все предопределено», – думает доктор Тибо. «Но энергия Тибо может создать что-то новое», – размышляет Антуан. Наблюдая за самым младшим членом семьи, трехлетним сыном Жака, Антуан с удовлетворением отмечает в нем свойственную всем Тибо упрямую волю. «Здесь является Бог, – сказал бы Ален, – и его имя Воля. Декарт восторжествовал над Лукрецием» [392] Тит Лукреций Кар (ок. 99 до н. э. – 55 до н. э.) – римский поэт и философ; здесь выступает как олицетворение эпикурейства. – Ред. . Почему эта воля в окружающем нас равнодушном мире различает добро и зло? Потому что добро и зло живут не в безразличной ко всему вселенной, а в нас самих. Каждый из нас хочет быть хорошим врачом, честным писателем, верным другом, достойным гражданином, чтобы жить в гармонии с самим собой и сохранять внутреннее единство.

Такова, на мой взгляд, суть мысли Мартена дю Гара. Но он не позволял себе высказываться от собственного имени. Он столь высоко ставил долг романиста, что свои идеи выражал лишь через посредство персонажей. Я нашел еще одно его письмо, очень давнее, где он дружески критиковал меня после выхода в свет «Диалогов об управлении». «Я читал Вашу книгу с неизменным удовольствием. Но какой же Вы легкомысленный расточитель! Сидящий во мне закоренелый романист страдает, глядя, как Вы ради коротких эссе разбрасываетесь прекрасными сюжетами романов. Помню беседу по дороге в Понтиньи – некий Моруа говорил тогда как пылкий романист. Ему бы и остаться на той дороге… Какие романы он мог бы создать, описав историю Шелли или расширив свои „Диалоги“. Пожалуйста, скорее убедите нас, что эти великолепные траты не уменьшили Вашего богатства».