Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

– Точно. Так и сделаем. – Он кивает. – Это не большой плевок в лицо судьбе, я знаю, но все равно чувствую себя лучше. Гораздо лучше. Кстати, – вспоминает он вдруг, – хочешь новую шутку?

– Конечно, – вздыхаю я.

– Она о политике, так что отцу не рассказывай, ладно?

– Я и не собиралась!

– В общем, так, встречаются два человека. «Как я рад тебя видеть, – говорит один. – Ну, как там, в концлагере?» – «Отлично, – отвечает второй. – Завтрак в постель, кофе или какао на выбор, на обед суп, мясное, десерт. Днем игры, потом кофе с пирожными. Потом немного соснем, а после ужина смотрим фильм». Собеседник не верит своим ушам. «Фантастика! Только вот что странно: я недавно говорил с Мейером, он тоже там был. Так он говорил совсем другое». Первый согласно кивает. «Ну, так за это его во второй раз и посадили!» – Вальтер смотрит на меня с улыбкой.

– По-твоему, это смешно? – Я округляю глаза.

– Ничего, – говорит он, пожимая плечами. – Просто ты еще не привыкла к черному еврейскому юмору.

Вальтер крепко прижимает меня к себе и щекочет, и мы начинаем хохотать. Наше веселье передается Куши, он вскакивает с места, тявкает, прыгает на нас – надеется, что скоро мы снова отправимся в путь.

Два чемодана стоят в прихожей. Как быстро прошло время. Не прошло, промчалось.

На верхней площадке лестницы появляется Карл. Он в длинной серой шинели, на тонкой талии ремень, строгий галстук, надо лбом орел, что-то красное. Брат улыбается своей заразительной улыбкой, карие глаза тепло смотрят на меня из-под козырька нарядной фуражки Люфтваффе.

До чего же невыносимо знать, что он уезжает.

В гостиной гремит «Венгерская рапсодия» Листа. Мама бодрится, вот и поставила звук на полную мощность.

Карл сбегает по лестнице, приложив к губам палец.

– Не испорти сюрприз, Мышонок, – говорит он мне и подмигивает. – Хочу ей похвастаться. – Ко мне бочком подходит Ингрид, восхищенно смотрит на Карла.

– Привет, мама, – повышаю я голос так, чтобы перекричать музыку. – Я вернулась из школы.

В дверях появляется мама, стройная и красивая. На ней платье изумрудно-зеленого цвета, губы накрашены красным: в такой помаде она никогда не рискнула бы показаться за пределами нашего дома. В ушах покачиваются, переливаясь, длинные серьги, у горла сверкает бриллиантовый кулон.

– Ты прекрасно выглядишь, мама, – говорю я, но меня она не видит и не слышит.

Ее глаза устремлены только на Карла, и когда в них показываются слезы, она торопливо прикрывает ладонью рот. Но потом все же раскрывает ему объятия, и, когда сын делает к ней шаг, у нее вырывается всхлип.

Позже, когда папа приходит домой, мы всей семьей садимся за обеденный стол, но едим в полном молчании. Только слышно, как стукают по тонкому фарфору ножи да позванивают бокалы, когда их ставят на скатерть. Берта приготовила любимое блюдо Карла – жареную курицу с луком и печеным картофелем.

Просто не верится, что это наш последний ужин вместе. Теперь мы всегда будем встречаться за столом без Карла. И уходить в школу я тоже буду без него. И возвращаться в огромный пустынный краденый дом – тоже.

Стены вдруг словно сдвигаются вокруг меня, словно хотят задушить, уничтожить. Интересно, а Карл знает, каким путем наш отец заполучил этот дом? Или ему все равно? В конце концов, ведь это именно он повернулся спиной к другу. Хотя не исключено, что у него просто не было выбора. И детской дружбе пришлось положить конец.

Я гоняю по тарелке жирный кусок курицы с картошкой. От ее запаха меня мутит. Сдвинув гарнир на край, я вилкой отделяю от курицы кусочек и тихонько скармливаю его Куши, который устроился под столом у моих ног. Песик благодарно молотит хвостом по паркету. Я глажу его пушистую голову.

– Герта, – прорезает молчание папин голос, – ты опять кормишь под столом эту псину?

– Нет, у меня нога зачесалась.

Я бросаю Карлу умоляющий взгляд, и он тут же поворачивается к папе. Мой брат – настоящий мастер отвлекающего маневра, жизнь с отцом его этому научила.

– Как думаешь, мне скоро дадут летать? – спрашивает его Карл.

– Понятия не имею, как там у них все устроено, в Люфтваффе, но твердо знаю одно: начинать придется с самых низов. Для начала тебя надо будет закалить. Дома ты не знал лишений и трудностей, сынок. Там из тебя сделают мужчину.

– Ну да, конечно! Я еще в гитлерюгенде доказал, что кое-чего стою. Или ты думаешь, что обершарфюрером становится любой бездельник?

Папа кивает своей большой головой, откидывается на спинку стула и куском хлеба подбирает с тарелки остатки жира. После чего звонит в колокольчик, который стоит тут же, на столе.

– Ты прав, сынок, но поверь мне, ты еще не знаешь, что такое настоящая жизнь. Гитлерюгенд – это всего лишь детские игрушки. Армия – вот где все будет всерьез. Рано или поздно начнется большая война. Чтобы победить в ней, нам придется стать жесткими, даже жестокими. Полная безжалостность к врагам – вот главный залог победы. Стоит лишь немного уступить – и мы проиграем. Но поражение для нас невозможно. – Из вазочки в центре стола папа берет зубочистку и начинает выковыривать ею остатки пищи, застрявшие у него между зубами.

В комнату входит Ингрид, и мы умолкаем. Собрав тарелки, горничная выходит.

– Может, – с натужной веселостью в голосе прерывает молчание мама, – не стоит огорчать мальчика раньше времени, а?

– А я не огорчаюсь, – отвечает Карл, твердо глядя на папу. – Я уже давно стал мужчиной, хотя ты и не считаешь меня таковым, папа. Но, вот увидишь, ты еще будешь мной гордиться.

Папа одобрительно крякает, а Карл расслабляет сведенные напряжением плечи.

– Я тоже хочу внести свою лепту, – пищу я. – Карл, ты помнишь, как в детстве я мечтала стать доктором? – (Карл кивает и улыбается.) – Так вот, я подумала, если война правда будет, то нам ведь понадобятся врачи, чтобы лечить раненых? – Теперь на меня смотрит не только Карл, но и мама с папой. – Может быть… – Голос у меня срывается, но я собираюсь с силами и продолжаю: – Может, вы разрешите мне поехать изучать медицину за границей?

У папы твердеет рот, мама поднимает брови. Все молчат.

– Ведь можно же, – упорно гну свое я, – получить образование за границей, и оценки у меня хорошие…

– Не говори глупостей, Герта! – обрывает меня мама. – Это абсолютно исключено.

– Хетти просто хотела сказать… – начинает Карл.

– Но почему? – перебиваю я брата. Обида и гнев затопляют меня изнутри, я не могу противиться их напору. – Я тоже хочу делать что-то важное.

– Самое важное для тебя сейчас, – с ехидством в голосе перебивает нас всех папа, – научиться помалкивать и знать свое место. Моя дочь никогда не будет работать, а тем более шастать по заграницам. Мы найдем тебе достойного мужа, но прежде научись держать язык за зубами. Кому ты нужна, такая болтливая.