Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

– Доброй ночи, папа. Доброй ночи, – прощаюсь я с гостями.

В прихожей я без сил падаю на скамью: надо еще снять туфли. Но у меня так ноет все тело, что я боюсь не справиться с этим пустяковым делом. Так и сижу, привалившись спиной к стене, гляжу на свои ноги, слушаю голоса из гостиной.

– …По предварительным оценкам, около пятнадцати тысяч в одном только Лейпцигском округе. Очевидно, мы плохо работали, Сопротивление перекинулось на другие города Саксонии. В Дрездене хорошо известно…

Кажется, это голос Тео Граца. Я прислушиваюсь.

– И вы знаете, где сосредоточены их центры? – спрашивает папа.

– Преимущественно в рабочих кварталах – в Плагвице и вокруг. Среди них есть коммунисты. А есть просто смутьяны. Но их много, и не обращать на них внимания нельзя. Хотя бы потому, что это в основном молодежь. Они лупят парней из гитлерюгенда, обзывают их снобами и ханжами, активно ищут драки.

Голоса смолкают. Я слышу, как часто бьется сердце. Неужели это и есть то, чем занимается герр Беккер? Он, конечно, уже не молод и никогда не принадлежал к рабочему классу, но все возможно. Или это другая группа Сопротивления? Что, если их не одна, а много и они разбросаны повсеместно, не зная друг о друге? У меня появляется проблеск надежды, начинает казаться, что еще не все потеряно.

– Напишите в Дрезден, что мы примем быстрые и самые решительные меры, – говорит папа. – Нельзя позволить, чтобы смута развивалась и дальше. Под вывеской борьбы с марксизмом мы начнем массовое преследование и вырвем недовольство с корнем, вытопчем его сапогами, если понадобится. Примерно накажем пойманных… чтобы другим неповадно было…

Голоса согласно рокочут.

Кто-то откашливается.

– Мне пора, Франц. Благодарю за гостеприимство…

Поспешно скинув туфли, я на цыпочках подбегаю к лестнице и бесшумно скрываюсь в темноте верхнего этажа.

Утром я сразу вспоминаю подслушанный накануне разговор о молодежных шайках города Лейпцига. Но, увы, ни яркий солнечный свет, ни ранний час не помогают мне найти ответ на вопрос, что с этим делать.

Я брожу по комнатам нижнего этажа, по пятам за мной ходит Куши. Надо как-то сообщить об этом герру Беккеру. Знаком ли он с вожаками шаек? Надо их предупредить. Мне становится все больше не по себе. Атмосфера сгущается, совсем как перед Хрустальной ночью в конце прошлого года.

В комнате с окнами в сад я нахожу на журнальном столике газету, двухдневной давности номер «Ляйпцигера». В нем полный текст выступления Гитлера в Рейхстаге. Целый разворот, даже с лишком. Я опускаюсь в кресло и начинаю читать.

…Когда весь мир вопит о том, что Германия, пользуясь своей военной мощью, будто бы грабит соседние страны, мы заявляем: иностранная пресса искажает факты. Вопреки тому, что пишут о нас, Германия дала право на самоопределение десяти миллионам немцев, не поставив под ружье ни единого солдата. И ни англичанам, ни другим народам Запада лучше не совать свой нос в сугубо немецкие дела. Рейх никому не угрожает, мы лишь защищаемся от попыток интервенции со стороны третьих стран… И мы не потерпим вмешательства западных стран в наши дела…

…В чем причина наших экономических проблем? В банальной перенаселенности наших земель! В Германии средняя плотность населения составляет 135 человек на квадратный километр, при этом на протяжении последних полутора десятков лет нас не перестает грабить весь мир. Немцы не враги англичанам, французам или американцам, все, чего мы хотим, – жить в мире и согласии со всеми. Однако еврейские и нееврейские агитаторы накаляют обстановку, всеми правдами и неправдами настраивая жителей других стран против немецкого народа… Но Германия не свернет с избранного ею курса на борьбу против мирового еврейства. Стыдно смотреть, как весь демократический мир, заливаясь горючими слезами сострадания к несчастному еврейскому народу, сквозь те же слезы кричит: «Нет, мы не можем принять у себя евреев!» А ведь речь идет о странах, где население составляет всего 10 человек на один квадратный километр! И ничего, что Германия одна веками тащила на себе этот груз, этот рассадник заразы и политической смуты. Так что сегодня мы лишь исправляем то, что они портили на протяжении многих и многих лет.

…Европа не будет знать мира до тех пор, пока окончательно не решит еврейский вопрос. Во времена моей борьбы за власть именно евреи чаще всего осмеивали мое пророчество о том, что настанет время, когда я стану во главе Германии и начну решать еврейский вопрос. Они хохотали тогда, хохотали громко, от души. Думаю, сейчас им не до смеха.

Так вот вам еще одно мое пророчество: если международному еврейству все же удастся развязать новую мировую войну, то результатом ее станет отнюдь не большевизация всего земного шара и не победа еврейства, но, напротив, полное уничтожение еврейской расы в Европе.

Я опускаю газету. Что, если будет война? Что, если она доберется до Англии и Вальтер и другие беженцы больше не будут в безопасности? Что, если вот это расползется по всему миру? Я опять вспоминаю лейпцигские шайки и думаю: если мы не победим это зло здесь и сейчас, оно наберется сил и затопит сначала Европу, а потом и весь мир. Значит, пора переставать думать о своих проблемах и о своей безопасности и начать выполнять обещание, данное Вальтеру.

Одевшись, я отправляюсь в школу, но сначала захожу в кафе. Лену я не видела с декабря, когда встречалась у нее с фрау Келлер. Колокольчик на двери звякает, когда я вхожу, Лена поднимает голову и с удивлением смотрит на меня.

– Хетти! – Она подходит ко мне, чтобы поздороваться. В кафе полно рабочих: одни идут со смены домой, другие, наоборот, только собираются на работу. Сильно пахнет табаком, потом и копотью. – Пойдем в гостиную.

На кухне трудится ее мать. По-моему, она постарела. В волосах прибавилось седины, плечи поникли. Платье повисло на ней как на вешалке, да и сама Лена исхудала так, что щеки ввалились. Ее лоб пересекла морщина, в углах губ залегли горькие складки. Не помню, чтобы я видела их раньше.

– Как вы? – спрашиваю я.

Женщины переглядываются. Мать Лены поворачивается к плите и кладет на сковороду картошку и бекон с небольшим кусочком масла.

– Да так, – отвечает Лена и тыльной стороной ладони вытирает лоб. – Справляемся.

Я киваю. Повисает неловкая пауза.

– Я подумала, может, ты сумеешь передать фрау Келлер сообщение. Кстати, – помешкав, добавляю я, – оно может и тебя заинтересовать. Это касается твоего мальчика.

Она быстро кивает:

– Да?

– Британцы берут к себе еврейских детей. Они будут жить в приемных семьях до тех пор, пока родители не смогут их забрать. Один мой знакомый берется организовать места в поезде. Это сложно, желающих очень много, но он не оставит попыток, пока не отправит детей Келлеров. Если хочешь, он и твоего мальчика тоже устроит.