Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

Лена снова кивает:

– Я об этом слышала. Говорят, что один политик пытается пробить такую же программу в Америке. Если у него получится, то детей будут вывозить вдвое больше… – Ее лицо кривится от горя. – До чего мы дожили, что собственных детей приходится отправлять бог знает куда, к чужим людям?

Не знаю почему, но я вдруг беру ее за руки:

– Не оставляй надежды, Лена. Надо бороться всеми возможными способами.

Ее глаза наполняются слезами, и она отворачивается от меня.

– Мне пора, не то опоздаю в школу. Но я обязательно вернусь. Надеюсь, с хорошими новостями.

Когда я выхожу из кафе на улицу, на сердце у меня так легко, как не было уже много недель подряд. В школе улучу момент рассказать Эрне, что слышала про лейпцигские шайки. Герр Беккер решит, что с этим делать. Пусть и от меня будет прок. Небольшой, но все же.

В конце концов, не зря ведь говорят: знание – сила.

И я, улыбаясь своим мыслям, спешу к остановке трамвая.

Тошнота прошла. Совсем. Беспокоиться больше не о чем. К прекращению кровотечений могло привес ти сильное эмоциональное потрясение и горе. Я слышала, что такое бывает. Ну и что, без этих ежемесячных мучений даже легче жить.

Я собираюсь в школу, когда в коридоре начинает лаять Куши, приветствуя приход почтальона. Мама у себя в спальне. Удивительно, но она полностью одета. Впервые после смерти Карла она собирается выйти куда-то с самого утра. Когда я захожу к ней, она, сидя за туалетным столиком, заканчивает прическу.

– Доброе утро, мама, – здороваюсь я, не в силах скрыть удивление. – У тебя деловая встреча?

Она улыбается мне в зеркало:

– Пора мне уже собраться и вернуться к благотворительной работе. Нужда в детских домах острее с каждым днем… Сказать по правде, Хетти, мне ужасно страшно возвращаться к прежней жизни, но доктор говорит, что я должна пересилить себя, иначе болезнь навсегда останется со мной. А я совсем не хочу жить с ней дальше, – добавляет она с дрожью в голосе.

Я кладу руку ей на плечо и нежно его пожимаю:

– Наверное, доктор прав. Его уже ничем не вернуть. А он бы не хотел, чтобы ты, мама, была несчастна.

Она кивает и похлопывает меня по руке.

В дверь спальни стучат.

– Войдите, – отвечает мама, закрепляя шпилькой последнюю прядь на затылке и тщательно приглаживая ее.

Входит Вера.

– Письмо для фройляйн Герты, – говорит она, протягивая мне конверт.

Я сразу узнаю почерк Томаса.

Дорогая Хетти!

Я не видел тебя и ничего не слышал о тебе с вечера танцев, но все время думаю о тебе. И днем и ночью. Надеялся, может быть, ты напишешь мне, что моя ошибка прощена, чтобы я не мучился понапрасну. Я даже надеялся, что ты воспримешь это как комплимент, ведь он свидетельствует о силе и неизменности моей страсти к тебе, которую не поколебало твое молчание.

Я поторопился, но больше я эту ошибку не повторю. Ожидание – целомудренная, старомодная добродетель, и я подожду, так что не беспокойся. И пожалуйста, давай погуляем в воскресенье. Рядом со мной тебе совершенно ничего не угрожает. Может быть, сходим еще в кино попозже?

Я медленно складываю письмо и убираю его в конверт. Пытаюсь представить себя рядом с Томасом, как мы держимся за руки, целуемся, и не могу, становится тошно.

– Кто это тебе пишет? – спрашивает мама, закалывая шляпу большой булавкой с жемчужиной.

– Томас.

– И чего он хочет?

– Приглашает погулять в воскресенье. Потом хочет сводить меня в кино и так далее, вплоть до предложения руки и сердца, чего мне совсем не хочется.

– Так напиши ему и откажись. Он ведь должен понимать, что ты слишком хороша для него.

Глядя на маму, которая смотрит на себя в зеркало – волосы под шляпой тщательно уложены, на платье ни складочки, стройную шею обвивает золотая цепочка с кулоном из янтаря, – я вдруг понимаю, до чего же мы, женщины, беспомощны. Вот мама – весь ее мир вращается вокруг папы, словно Земля – вокруг Солнца, а он в это время любит другую, она рожает ему детей. Или я – вынуждена гулять с парнем лишь потому, что он кое-что обо мне знает. Да, знание – сила. Никуда не денешься.

– Но папа ведь тоже не был тебе парой, мамочка, а ты все же вышла за него.

– Не глупи! Посмотри, чего он достиг в жизни.

– Он был сыном простого крестьянина, без всяких перспектив.

– Когда мы познакомились, то нет. Тогда он уже проходил ученичество в газете, так что в конце концов мой выбор оказался правильным, разве нет?

– Может быть, и Томасу можно дать шанс? Он тоже проходит ученичество, и у него большие амбиции. В сентябре он идет в армию. Может быть, это сделает его более приемлемым.

– Герта…

– Я скажу ему, что мы просто друзья. Не волнуйся, мама. Я все ему объясню. Можно мне пойти?

– Если ты все недвусмысленно ему объяснишь, то да, конечно. От прогулки вреда не будет. К тому же вы так давно знакомы. – Она встает и берет свою сумочку.

– Спасибо, – вздыхаю я.

Избавиться от Томаса будет сложнее, чем я думала. Но ничего, справлюсь. Просто понадобится чуть больше времени.

Чмокнув маму в подставленную щеку, я ухожу.

Свежий ветер холодит лицо, пока я иду к дому Эрны. Письмо Томаса меня расстроило. Значит, он все же не хочет оставить меня в покое. Хотя я и защищала его перед мамой, сама мысль о том, чтобы вновь оказаться рядом с ним после той грубой и отвратительной возни, которую он затеял со мной в тот вечер, вызывает отвращение. И хотя Томас все же остановился, не доведя дело до этого, ощущение, что он пытался меня изнасиловать, осталось, и теперь каждая клеточка моего тела требует, чтобы я держалась от него подальше. Но, если я оттолкну его от себя, он может разболтать о нас с Вальтером. А я не могу рисковать. Слишком свежа еще память об Ингрид с ее доносом в гестапо, так что второе обвинение в осквернении расы мне ни к чему. Наверное, этот страх будет вечно висеть надо мной. Избавлюсь я от него когда-нибудь или нет?

– Я беспокоюсь за тебя, Хетти, – говорит Эрна, искоса поглядывая на меня, пока мы, преодолевая сопротивление ветра, идем к школе. – Ты прямо на себя не похожа, – добавляет она. – Такая бледная.

– Папа меня так и не простил. Я, честно, думаю, что если он не увидит меня больше никогда в жизни, то даже не пожалеет об этом.

– Ну нет, ты преувеличиваешь. Просто он очень занят, осваивается в новой роли. Время пройдет, и он все забудет.

– А через две недели Вальтер женится. Невыносимо думать… – Я сглатываю комок.

– А, так вот оно что.

Повернув за угол, мы оказываемся на открытом, поросшем травой пространстве Нордплаца, где ветер ударяет прямо нам в лицо. Эрна продевает руку мне под локоть, и мы обе низко наклоняем головы.

– Тебе надо взбодриться. – Эрна повышает голос, чтобы перекричать ветер. – Давай-ка сходим с тобой куда-нибудь и поищем тебе новую симпатию. Вот на той неделе, на марше в честь Дня молодежи, который БДМ устраивал совместно с гитлерюгендом, я встретила такого лапочку. Жалко, тебя не было. Он бы влюбился в тебя по уши. Для меня он ростом не вышел, да и умен чересчур, но ты другое дело…