Бернадин Эваристо - Девушка, женщина, иная

ни намека на прежние отношения за все эти годы

Шерли хвалится, что Леннокс никогда ей не изменит

на что Уинсам неизменно отвечает: ты нашла хорошего парня

тебе, Шерл, крупно повезло.

родители Пенелопы – скучные бесчувственные автоматы, тихо ползущие к своей смерти

так записала она в дневнике, когда ей было четырнадцать лет

обидно

а из нее жизнелюбие било ключом, и она мчалась на всех парах к блестящему будущему

о чем она тоже написала

в дневнике

ее отец Эдвин, геодезист, родился и вырос в Йорке и, как писала Пенелопа, был рабом рутины: вставал по часам, выходил по часам, возвращался, ужинал, ложился спать, – короче, жил по часам

он ни разу не сказал чего-то стоящего , записала она, что не было бы отрыжкой из «Дейли телеграф», которую он читал по вечерам, придя домой с работы

единственное, чем он ее заинтриговал, так это своим нездоровым интересом: в его ящике с инструментами она обнаружила припрятанный толстый конверт с порнографическими открытками – видимо, не мог себе представить, что ей не нужен пенис, чтобы повесить подобные картинки в собственной спальне

мать Пенелопы, Маргарет, тоже жуткая зануда, хотя и с более экзотическим прошлым

она родилась в новообразованном Южно-Африканском Союзе, после того как ее британские родители продали свою никчемную ячменную ферму в Хаттон Коньерс в графстве Йоркшир и воспользовались Законом о землях туземцев 1913 года

предоставлявшим 80 % земли во владение тем, кто был способен о ней заботиться, как впоследствии объяснила ей мать

то есть белым людям

нам

туземцам пришлось отдавать свои земли ради неизбежного экономического прогресса и улучшения общества

и поскольку они отчаянно нуждались в заработке, рабочий труд был дешевым

мой отец купил там ячменную ферму, Пенелопа, но ничего не выгадал, так как его сельхозрабочие были ленивыми, вороватыми и вечно недовольными

соседи посоветовали ему привязать главных нарушителей к дереву и наказать розгами

другим в назидание

вроде как сработало, и он стал наказывать за украденный урожай

рабочие вроде как угомонились, и дела пошли на лад

но в один прекрасный день, когда он объезжал на лошади свои владения

из леса вышла группа шальных работничков и набросилась на него, как свора бешеных собак

он не успел опомниться, как уже лежал на земле, и они хлестали хозяина его собственным кнутом

у бедняги не было шансов выжить

твой дедушка, Пенелопа, после этого так до конца и не оправился, он продал ферму за бесценок, вернулся с семьей в Англию, поселился у родни и больше никогда не работал

я испытала облегчение – подальше от этих свирепых туземцев, сделавших такое с моим отцом

Африка не то место, где должна расти белая девушка

мне не нравилось, как на меня поглядывали местные мужчины

мать Пенелопы выросла в цивилизованной Англии, занималась танцами, развлекалась, по воскресеньям ездила с друзьями на велосипедах за город, встречались среди них и прохвосты, но все равно с ними было весело, устраивали пикники, пили в свое удовольствие джин из фляжек

по ночам она незаметно сбегала из дома, чтобы искупаться голой в реке Фосс за компанию

поднимала юбки выше колен, когда рядом не было родителей

с вызовом покуривала в обществе, несмотря на то что таких женщин тогда считали вульгарными

в те годы, Пенелопа, говорила она, все прощалось только декаденткам-лесбиянкам, ходившим с короткой стрижкой и в мужской одежде

я познакомилась с твоим отцом на танцах, он был постарше меня и хорош собой, пока не облысел; по субботам, в семь вечера, точь-в-точь по дедушкиным часам, он появлялся в нашей прихожей

он стал со мной ходить в мою церковь на воскресную службу, встречал у галантерейного магазина, где я работала

я собиралась пойти в колледж по подготовке учителей начальной школы (в то время одна из немногих профессий, доступных для женщины), но тогда, Пенелопа, существовал брачный ценз, означавший, что как только я становлюсь супругой, я должна оставить преподавание

ну и какой смысл тратить силы на обучение профессии, которую тебе придется бросить?

твой отец, в отличие от окружавших меня обормотов, был человеком трезвым и разумным – то, что нужно в браке

к тому времени мой отец трагически закончил свои дни в сумасшедшем доме

для моей семьи это был настоящий удар, и тут твой отец легко вошел в мою жизнь, обеспечил дружеским общением и комфортом, привлекал к гребле на реке Фосс, а вот плаванье и танцы, не говоря уже о выпивке, – это нет

все это он считал недостойными занятиями для дамы

после трех лет ухаживаний мы с ним поженились

мне их так не хватает, Пенелопа, этих танцев, и я часто вспоминаю, какой я была в молодости

та девушка давно ушла, уж не знаю куда

она замолчала и вернулась к своему вязанию, шитью, готовке, уборке, глажке или чем там еще она занималась

оборвав разговор на полуфразе

Пенелопа с трудом могла себе представить, что ее мать когда-то была такой бунтаркой и такой общительной

как жаль, что ей пришлось выбирать между карьерой и семьей, это так несправедливо

и точно так же, как ее мать мечтала убежать от дикарей Южной Африки, она мечтала поскорей поступить в колледж и делать карьеру, оставив позади родителей в смирительных рубашках

но в какой-то момент ей рассказали, что она не та, кем себя считала, и вся ее жалость к матери куда-то улетучилась

сменившись мощной волной горечи

ложь сама по себе была неприятной, хотя с годами причина этой лжи стала ей более-менее понятна; скорее ее задела жестокость самой подачи

жестокость, обнажившая линии разлома: что собой представляют они и кем теперь будет она

ты не наша дочь в биологическом смысле, сообщил ей отец за праздничным обедом по случаю ее шестнадцатилетия (более подходящего момента не придумаешь!)

ее нашли в колыбельке на ступеньках церкви

загадочная история: ни свидетельства о рождении, ни записки, никаких намеков

они ждали, когда она вырастет, чтобы сказать ей правду

в течение многих лет они пытались сами родить ребенка, но ничего не получилось, и тогда они взяли ее из сиротского приюта, тогда это было просто: подписали документы и забрали домой

за праздничным обедом не было сказано ни слова о том, что они ее любят, этого они ей никогда не говорили

а ей в ту минуту так важно было услышать о безоговорочной любви от людей, воспитавших ее как родную дочь

но нет

они вели себя как обычно, хотя по ее лицу текли слезы

продолжали сидеть на своих стульях с высокими спинками за овальным столом, покрытым бахромчатой скатеркой