Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

Нет, он произнесет какие-то другие, еще более прекрасные слова, но это уже неважно, что именно скажет Филипп, — главное, что наконец все изменится.

Скорее бы закончилась эта лестница! Четвертый этаж, и каждый лестничный марш бесконечен.

— Представь себе, — улыбнулся Филипп, — наш председатель правления обратил внимание на мои новые часики. Прищурился и говорит мне:

— «Не по чину часы носите, Филипп Антонович…»

— Это нонсенс, говорит, чтобы заместитель начальника отдела позволил себе «Картье» за восемь тысяч долларов. А я отвечаю: «Готов согласиться на любое повышение по службе».

Филипп вскинул руку и поглядел на свои часы:

— Красота! Спасибо тебе, Анечка.

— Да не меня благодарить надо, а…

Но Филипп не слушал ее.

— Только мы с ним поговорили, и вдруг новость, да такая!

Осталось еще два марша. А он остановился и сделал торжественное лицо.

— Никому не говорил, а тебе скажу…

«Ну, наконец-то», — почти равнодушно подумала девушка. А молодой человек улыбнулся растерянно.

— Даже сердце заколотилось!

Филипп перевел дух, прижимая руки к груди.

— Отец со своим другом хочет зарегистрировать финансовую компанию, а я ее возглавлю. Представляешь ее капитал — пять миллионов долларов. Конечно, наполнить уставник просто нереально, но есть идея: мы вносим в уставной капитал ценные бумаги — векселя финансово-энергетического союза по номинальной стоимости, а берем их по рыночной, то есть по два процента. Представляешь!

— Я ничего не понимаю, — пожала плечами Аня.

— Все просто: за сто тысяч мы берем векселей на пять миллионов. Это вроде как наше обеспечение для межбанковского кредита. Получим кредит, купим лесозаготовительное оборудование для фирмы отца: трелевочники всякие, трактора. А самое главное, нам в собственность передадут карьеры в Карелии. Скоро вокруг Питера начнут строить кольцевую дорогу, мы с отцом будем поставлять дорожникам щебенку и песок. По тройной… нет, по четверной цене. Мы из этих пяти миллионов за год сделаем двадцать пять, а то и больше. А если учесть, что затрат-то было — всего сто тысяч: представляешь теперь?

Аня кивнула. Филипп обнял ее и поцеловал. Теперь они стояли возле двери квартиры. Нет, похоже на то, что сегодня он опять промолчит.

В коридоре был полумрак, и на кухне за столом, не включая света, сидела Виолетта с высоким костлявым мужчиной в голубой майке, с тем самым, у которого был неисправен телевизор. Перед ними стояли бутылка водки и два стакана.

— Добрый вечер, — поздоровался вежливый Филипп.

Виолетта отвернулась и промолчала, а мужчина махнул рукой:

— Проходи!

Аня приоткрыла дверь в бывшие апартаменты Сергея Сергеевича: в большой комнате мамы не было, значит, она в маленькой. Скорее всего, спит. Девушка достала из сумочки ключ и, вставив его в замок, услышала мужской голос, долетевший из кухни:

— Ты, Виолетта, меня держись. У меня знаешь какая жизненная школа! Связи самые высокие, вплоть до правительственных. Давай еще по стаканчику!

Дверь закрылась, и они оказались в темноте, окна были завешены шторами, сквозь которые пробивалась лишь узкая вертикальная полоска тусклого света вечереющего октябрьского дня.

Филипп обнял девушку, наклонился, чтобы поцеловать, но вместо этого почему-то произнес:

— Вот незадача: мобильник в машине забыл.

«При чем здесь телефон? — подумала Аня. — Может быть, он ждет звонка, которым его опять призовут куда-нибудь на поиск ценных бумаг или щебенки? Хорошо, что мобильник в машине.»

И все равно было неприятно. И когда Филипп прижался губами к ее щеке, Аня отстранилась.

— Что такое? — наигранно возмутился молодой красавец, — бунт?

Он улыбнулся, но в темноте это не сработало. Тогда он притянул девушку к себе, и она произнесла, ощущая на губах шероховатость ворса его пальто:

— Мы с соседями в ссоре. Сосед даже на меня с кулаками бросился, ему дали пятнадцать суток, и мы с мамой за это время решили съехать отсюда. Продадим три комнаты и переедем в однокомнатную куда-нибудь на окраину.

— Зачем нам окраина? — возмутился Филипп, — мне так, например, здесь очень нравится. От Невского всего десять минут езды, а так буду к тебе ездить — не меньше часа в один конец. Не лучше ли соседям купить однокомнатную и выселить их туда?

— Нам с мамой не по карману и себя выселить, не то что соседей, которые, кстати, и не очень этого достойны.

Но Филипп не слушал ее.

— Однокомнатная стоит тысяч семнадцать, может быть, двадцать. Я узнаю в банке, брал ли кто кредиты под залог своих квартир. Наверняка это так. А значит, есть и такие, кто просрочил платежи или же вообще отказался возвращать ссуду. Тогда я смогу выкупить квартиру у банка. Для меня это еще дешевле обойдется. Может быть, тысяч в пятнадцать. Даже у отца не придется просить. Сейчас откроем финансовую компанию и тогда…

— А пораньше нельзя? — попросила Аня и поцеловала его пальто, — а то сосед вернется, такую нам веселую жизнь устроит.

Но Филипп рассмеялся:

— Пусть только попробует, будет иметь дело со мной, а это значит, что достанется ему не однокомнатная квартира, а тюремная камера размером три на четыре, в которой таких как он соседей — тридцать человек.

Филипп погладил девушку по голове:

— Потерпи немного, скоро все будет хорошо.

Он медленно подталкивал ее к тахте, потом легонько надавил на плечи, и она опустилась. Филипп присел рядом, обнял ее и начал целовать, аккуратно опрокидывая на спину.

— Все будет хорошо, — шептал он, — пятнадцать тысяч — это сущие пустяки, я дам эти деньги, только чуть позже.

— А может, твои новые часы заложим? — предложила Аня, — вот уже половина суммы, а на остальную часть банк тебе как работнику даст отсрочку.

— Не-е, — прошептал Филипп, снимая с нее пиджачок, — квартиру не я покупаю, а ты. Ты-ы, — повторил он, — не имеющая никакого отношения к нашему банку. И часы не стоит закладывать. Это ведь не просто хронометр, а символ, свидетельство успеха, престиж, одним словом.

Пиджачок упал на пол, звякнула связка ключей в кармане. Монетка выкатилась и успокоилась в вечной темноте под шкафом. В полоске между шторами вспыхнул свет уличных фонарей, и тут же раздался телефонный звонок.

— Не снимай трубку, — шепнул Филипп.

— Мама проснется, — так же шепотом ответила Аня.

Она поднялась и подошла к тумбочке, на которой стоял аппарат.

— Я слушаю.

В трубке была тишина, а потом женский голос произнес:

— Слушай, слушай!..

— Кто это? — не поняла Аня и почти сразу догадалась: звонят соседям.

— Удивляешься, наверное, что мне твой телефон известен?

— Кто это?

— Ладно, — уже по-деловому потребовала женщина, — позови Филиппа.

— Сейчас.