Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

Но девушка, казалось, не слушала его. Она открыла сумочку и начала доставать оттуда деньги.

— Франко, я должна Андрэ деньги за его картины, а он не хочет брать. Передай ему, скажи, что… Не надо, я сама это скажу.

Она протянула ему пять пачек банкнот. Итальянец уставился на деньги вытаращенными глазами:

— Мама миа. Полмиллиона франков. Это за эти пять работ? Погоди!

Франко бросил на асфальт свою коробку, в которой звякнули ложки или чашки, схватил деньги и бросился к лестнице. Почему-то Ане показалось, что сейчас выскочит на улицу Андрэ и они бросятся друг другу в объятия. Но Франко вернулся один.

— Этот придурок сидит, смотрит в окно и пьет грапу [13] Грапа — итальянская виноградная водка. ! Мою, между прочим. Ну ладно — поехали, синьорина!

«Вернусь завтра, — решила Аня, поворачивая ключ зажигания.»

Филипп стоял у входа, когда подъехал «порше».

— Ну, наконец-то, — вслух произнес он, — прилетела поздняя пташка!

И внутри его, где-то в самом центре груди защемило. И так сладко, что Филипп вздохнул, но получился какой-то стон. Сразу же кольнуло в сердце, но укол был переполнен такой невероятной тоской, что у Кухарского выступили слезы на глазах. «Что это? — удивился он, — неужели это Париж так действует на меня?»

Но Филипп знал, что это не так. Он почувствовал тоску, когда увидел выходящую из «порше» девушку, навстречу которой выскочили услужливые подносчики и парни из службы безопасности. Молодая графиня несла в руках картину. «Не упустить бы, — мелькнуло в голове Кухарского, — зря, что ли, два часа дожидался.»

— Добрый вечер, мисс, — улыбнулся он, — я — деловой партнер Вашего батюшки. Только что мы заключили с ним контракт, и я хотел бы…

— Я знаю, — кивнула красавица, и движение показалось Филиппу удивительно знакомым.

— Там, в машине еще картины, — сказала молодая графиня работникам отеля, — возьмите их, а эту я сама донесу.

Она, не оборачиваясь, вошла в гостиницу, а Кухарский стоял пораженный: как она со спины походила на Аню, даже движения те же. «Но это просто наваждение, — подумал он, — Аня, хоть и миленькая, обаятельная, но все же — простушка. А эта синьорина — красавица, да к тому же до кончиков ногтей аристократка. Бог знает, в каком поколении аристократка.»

Но его волновало и другое. Еще в большей степени. Вчера прибыл Саша-Буратино. Они встретились и поболтали о том, о сем. Наследник Папы Карло пытался узнать, когда фирма «Три «К»-траст» вернет двадцать миллионов. А потом, когда речь зашла о старом графе и его молоденькой дочери, Саша вдруг проговорился, заявив, что старик лишь производит и продает вино, а вся финансовая империя принадлежит именно дочери, которой все досталось в наследство от разных богатых родственников, удалившихся на покой в мир иной.

— И сколько у нее, — поинтересовался как бы между прочим Кухарский, — в смысле состояния?

— Никто не знает, — тихо ответил Саша, — говорят, что очень много. Не один миллиард и не два.

— Долларов? — прохрипел Филипп, голос которого неожиданно сел.

— Не фантиков же, — ответил парень. — Говорят, что она самая богатая женщина в мире.

— Девушка, — поправил Кухарский, а про себя подумал: «Господи, так она же не замужем. И к тому же красавица».

А поздним вечером, уже перед сном, оставшись в одних трусах и подняв одеяло, чтобы залезть в постель, он вдруг подошел к окну, увидел подсвеченный прожекторами силуэт Эйфелевой башни и прошептал:

— Помоги мне, Господи.

Он даже перекрестился три раза, но все равно это показалось ему неубедительным. Надо было прочитать молитву.

— Отче наш. Иже еси на небеси…

Дальше Кухарский текста не знал. Но быстро перекрестился и скороговоркой произнес:

— Господи, сделай так, чтобы она в меня втюрилась. Аминь!

И вот не прошло и суток, как он прочитал страстную молитву, а она уже вышла на него, сделала вид, что не заметила, демонстративно отдала приказание своим рабам, но Филипп видел, он внимательно смотрел, и потому от него ничего не укрылось: лицо у надменной аристократки дрогнуло, когда он подошел. А она видела его, его ослепительную улыбку, она не могла остаться равнодушной и не осталась! Втюрилась!! Господи, да будет Воля Твоя!!! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!!! Без труда рыбку, то есть птичку… Попалась в сети!!! Ча-ча-ча!

Утром Анечка принарядилась и поехала в сторону Монмартра, припарковала машину возле входа в кафе, посмотрела на себя в зеркальце заднего вида, поправила прическу и осталась довольна. Быстренько прокрутила в голове и все возможные варианты разговора, если вдруг Андрэ начнет запинаться и юлить, то она сама скажет, что он ей очень нравится. Пусть потом попробует отвертеться от признания в любви, после чего можно будет целоваться некоторое время и сходить побродить по Парижу, зайти в какое-нибудь кафе и веселить друг друга смешными историями.

Аня поднялась на седьмой этаж, перевела дух и шагнула к двери. Остановилась в недоумении. Прилепленный кнопкой, на двери висел согнутый вдвое лист бумаги. Аня сорвала его и увидела написанное по-французски.

«Прощай, друг Франко! Ночью я улетаю в Нью-Йорк. Мою мазню продай, а деньги, которые ты принес от Нее, Ей же и возврати. Они за холодильником. Я взял оттуда на авиабилет. Но ты добавь, а потом вернешь себе, продав мои работы. Прости, что так вышло, но я не могу, когда Она рядом. Я узнал, кто Она на самом деле. Богатые не выходят замуж за нищих художников. Прощай. Андрэ R.»

— Дурак, — сказала Анечка и заплакала.

Потом вытерла платочком слезы и улыбнулась: «Все-таки он любит меня». Впрочем, она всегда это знала. Подумаешь — Нью-Йорк! Она сейчас вернется в отель, скажет Миррей, и та обзвонит авиакомпании и узнает, каким рейсом улетел Андрэ… или нет — Эндрю? Она узнает все — и фамилию, и все, что надо. Поручит каким-нибудь частным детективам, и те сообщат и его домашний адрес, и телефон. Сбежать захотел! Не выйдет, молодой человек! А то другу записку оставил и даже не подумал, что она сама к нему может придти.

Она выскочила из машины и пошла ко входу в гостиницу, еле сдерживаясь, чтобы не побежать. Опять у входа дежурит Кухарский. Аня даже губу закусила, чтобы не сказать ему какую-нибудь гадость. Естественно, по-русски — любой из всех известных ей языков слишком беден.

— Буэно сера, синьорина, — улыбнулся он.

— Бон джорно, — ответила она и побежала.

Филипп смотрел ей вслед и улыбался.

«Втюрилась, — думал он, — еще как втюрилась!»

Он вспомнил, как блестели ее глаза, как она закусила губу, когда увидела его, вероятно, сдерживая счастливую улыбку, и как побежала прочь, боясь, что не устоит на месте.

— Милая, — прошептал Филипп, — милая моя миллиардерша! Никуда ты от меня не денешься. В Россию за мной примчишься. Все вы, бабы, одинаковые, что графини, что секретарши.