Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

Филипп закрыл глаза, представил: огромный замок на берегу Средиземного моря, слуги в ливреях, картины на стенах, разные там Рубенсы и Тицианы. А в спальной, в их просторной спальной с выходом на балкон всегда будет пахнуть морем. А над изголовьем огромной кровати с балдахином висеть будет картина Энгра «Одалиска» или его же «Турецкие бани». Лучше, конечно, прикупить на каком-нибудь аукционе «НЮшек» Модильяни и развесить их по стенам спальной. Он будет просыпаться каждое утро в объятиях молодой красавицы, целовать ее ладонь, лежащую на его груди; потом поднимется в свой роскошный кабинет, а прислуга, прижавшись спинами к стенам коридора, будет кланяться и улыбаться: «Доброе утро, синьор!» В кабинете на стенах — экраны с бегущими строками: итоги торгов на крупнейших биржах. Курсы мировых валют, индексы фондового рынка: РТС, Dow Jones, DAX и, конечно, его, Кухарского доходы за минувший день. И за ночь, разумеется, тоже.

Зачем терять время? Надо срочно мчаться к ней. Ворваться, смущенно улыбнуться, признаться в любви, махнуть рукой, развернуться, кинуться к двери, а если она не остановит его радостным вскриком, то самому подбежать, упасть возле ее ног, обнять и поцеловать ее колени. Колени — это крайне важно, какая женщина устоит!

Пожилой человек подошел к Анне и представился:

— Радецкий.

— Как? — растерялась она.

— Радецкий Алексей Федорович.

Он, вероятно, считал, что его и так все должны были знать. К тому же, наверняка Бушуев объяснил этой девушке, для чего к ней придет руководитель нефтяной компании. Но Тамерлан Федорович лишь руками развел — извини, друг. Сорвал с важных переговоров, говорил «Бросай все и срочно подъезжай!» А теперь стоит и улыбается. Что с того, что эта девочка — дочь Константина Ивановича? Неужели он всерьез думает, будто с ней можно вести дела?

— Простите, но моя двоюродная бабушка — тоже Радецкая.

— Насколько мне известно, родственников у меня нет.

— Она — Радецкая по мужу, — объяснила Аня, — а вообще, она родная тетка моего отца — Константина Ивановича Барятинского, который Вам известен как Шарманщиков и как Папа Карло.

— Рад был бы оказаться Вашим родственником, но…

Аня оглянулась на Бушуева, а тот зачем-то подмигнул ей.

— Муж тетки — Николай Ильич. Он — правнук Федора Федоровича Радецкого…

— Командующего южной армией в балканской войне, — удивленно продолжил президент нефтяной компании, — выходит, что мы с Вами и в самом деле состоим в родстве. Только мне говорили: все родственники отца погибли еще во время гражданской войны. Мать рассказывала, а отца я вообще не помню. Какие-то весьма смутные воспоминания, но ни лица, ни каких-либо подробностей. Его в тридцать седьмом арестовали прямо в поезде. Была обычная проверка документов, искали диверсантов и вредителей. Люди в форме едва взяли документы:

— Ага, — говорят, — Радецкий. Следуйте за нами. Мы проверим, не из тех ли ты Радецких, что генералами у царей служили.

Мать взяла меня на руки, сестра пошла следом. Отец говорит: не переживай — сейчас все выяснят и меня отпустят очень скоро. Даже на поезд не опоздаем.

Но его завели в какую-то комнатенку, закрыли дверь и начали допрашивать. А в коридоре все слышно было. Но мама все равно ничего не понимала.

— Давно ли Вы засланы в СССР австрийской разведкой?

— Какое задание получено Вами от австрийского генерального штаба?

— На каких объектах промышленности Вы должны организовать диверсии?..

— Что за чушь? — удивился отец.

А следователь как заорет:

— Я закончил гимназию в Праге! Австрийцев за версту носом чую! Ты — потомок Радецкого, душителя свободы итальянского народа и ответишь за все его преступления!!!

Ахинею какую-то несет следователь, но тогда это было страшно. Мама заплакала, и я — пятилетний заорал тоже.

— С бабушкой в Италии тоже местные аристократы не хотели общаться, считали, что она имеет какое-то отношение к графу Иозефу Радецкому — начальнику австрийского генерального штаба, который в середине девятнадцатого века одержал несколько побед над итальянской армией, — объяснила Анна.

— Ну а мы-то здесь при чем? — вздохнул Алексей Федорович. — Впрочем, в те времена могли арестовать без всякого повода. Отца задержали, и пока мама ходила упрашивать милицейское начальство, кто-то украл наши вещи и продукты, взятые в дорогу. Денег, вероятно, у нас не было или же они остались у отца, но через пару дней я уже плакал от голода. И мать не выдержала. Она сидела возле двери начальника НКВД, рассчитывая, судя по всему, что тот сжалится, увидев плачущих детей, и отпустит отца, но тот каждый раз, проходя мимо, говорил:

— Проваливай отсюда, а не то хуже будет.

Перед обедом он выскочил из кабинета, дверь отворил сквозняк, и мама увидела у него на столе бутылку водки, овощи, колбасы, пару буханок хлеба. Что делать, если детей уже двое суток не кормили? Никого в коридоре не было; она зашла в комнату, взяла одну буханку, и мы пошли к станции. Возле поезда нас догнал начальник, начал избивать мою маму, какой-то человек вступился. Избили и его. Я этого ничего не помню. Потом уже рассказала сестра. А у меня в памяти лишь осталась дорога, по которой мы спешим вслед какой-то подводе. На ней двое милиционеров и мальчик — мой ровесник. Он смотрит на меня, а я на него, словно мы пытаемся запомнить друг друга.

— Это был мой отец, — негромко произнесла Аня.

Радецкий не ответил и отвернулся.

Почему-то и Бушуев смотрел в сторону. За окном потемнело, задрожали листья, и от земли взмыла к гнезду стремительная ласточка.

— Я мог бы догадаться, — произнес Алексей Федорович, — но уж больно это невероятно. Когда я впервые увидел Константина Ивановича, то его лицо показалось мне знакомым, да и он ко мне приглядывался, хотя там, где мы познакомились, ко всякому новому человеку относились с опаской. Я был буровым мастером, у меня на площадке случилась авария, погибли двое человек, виновным, естественно, признали меня, скорый суд, срок, колония. Сразу после вынесения приговора жена подала на развод, забрала сына и укатила в Москву. Через шесть лет я пытался ее найти, но узнал только, что она вышла замуж за иностранца и уехала за границу. Впрочем, ее понять можно было: выходила замуж за человека весьма обеспеченного по тем временам, который по полгода дома не бывает, а тут такое. Если бы она знала, чем закончится моя дальнейшая судьба, то, наверное, подумала бы. После освобождения я снова начал работать мастером, не потому что моей вины в той аварии не было вовсе, а потому лишь, что специалистов не хватало. Вскоре меня перевели в управление, а потом началась приватизация. Всем работникам НГДУ [14] НГДУ — нефтегазодобывающее управление. выдали акции, а зарплату задержали на полгода. Все понесли акции свои продавать. У меня были кое-какие накопления, акции я брал, но сколько я мог взять их? И тогда набрал номер телефона, который мне дал в свое время Константин Иванович. Долго, очень путанно объяснял, кто я такой и зачем мне нужен Шарманщиков; у меня спросили номер телефона и адрес. Через день мне позвонили. В дверь. Вошли двое молодых людей с чемоданом. Дальше прихожей идти не стали, сказали лишь: «Это Вам от Папы Карло» и удалились. Чемодан я открыл, он был полон денег. С них-то и началась моя нефтяная компания.