Сергей Волков - Ильич

Хлопнула дверь, появился Бидон, махнул Серому — иди сюда.

И Серый пошёл…

Канай встретил его почти официально. Он сидел за столом, в рубашке и — у Серого глаза полезли на лоб — при галстуке. Малиновый пиджак висел на спинке свободного кресла, стоящего сбоку. Телевизор без звука показывал «Рэмбо. Последняя кровь».

И ещё: на «Курорте» сильно пахло травой. Эта мода — курить сушёную коноплю и всякие шишки-кропали — появилась в Средневолжске недавно, но все как-то резко начали смолить, словно бы без косяка невозможно было нормально провести вечер. И сразу в обиходе завелись наркоманские анекдоты, всякие шутки-прибаутки про обкуренного ёжика и лошадку, и почему-то Серому это не нравилось.

Это было… чужое.

— Здорово, братишка, — без улыбки сказал Канай.

Серый посмотрел на него, но увидел только медную маску. Сразу. И тут он понял — никакая это не маска. Маской было прежнее лицо Каная, живое, подвижное, расплывающееся в улыбочке, корчившее рожи. А вот сейчас он видел его настоящую морду — медную, неподвижную.

И дырки вместо глаз.

И хищника, следящего оттуда за жертвами, чтобы в нужный момент выкинуть суставчатую богомолью лапу и вцепиться в вожделенную добычу.

— Привет, — ответил Серый и почувствовал, что ему страшно. Канай не предложил сесть. Канай был чужой. Как трава, которую он недавно курил.

— Бидон сказал — ты бабки принёс, н-а…

Серый молча ждал. Канай откинулся на спинку кресла, покачался, разглядывая Серого.

— Ну, давай, чё, — наконец произнёс хозяин «Теплотрассы».

Все так же молча выложив деньги, Серый сказал:

— Тут по курсу доллары. Немного больше, но… ладно.

Он сразу пожалел, что произнёс последнюю фразу, и Канай молниеносно это почувствовал.

— Богатый стал, н-а? — он коротко, горлом, хохотнул. — Типа братишке грев подогнал? Как нищеброду?

Сердце гулко ударило Серому в уши. Ладони повлажнели. «Надо сваливать, — пронеслось в голове. — Сейчас он психанет…»

— Ссышь? — неожиданно миролюбиво спросил Канай и засмеялся точно таким же дребезжащим смехом, как до этого Чика. — Правильно, н-а. Флинта тут нет. А я есть. Не, Серёга, ты молодчик, что пришёл, н-а. И деньги отдал. Чёткий пацан, без базар. Но ты… сука, меня обидел. Ты понял, нет, н-а?!

Канай неожиданно резко вскочил, покачнулся, ухватился за край стола, стол с протяжным стоном поехал, но сразу же остановился.

Серый увидел, что Канай сильно пьяный — он еле стоял на ногах.

— Я пошёл, — сказал Серый и сделал шаг к двери.

— Стоять! Э, в натуре, братиш, ты чё, совсем припух?! — тонким голосом завопил Канай, и как на ходулях, раскачиваясь, пошёл к Серому, по пути опираясь на все, что попадалось на пути.

Повернувшись, Серый ждал — и дождался. Доковыляв до Серого, Канай вдруг, резко, без замаха, ударил его по лицу основанием ладони. С трудом устояв на ногах, Серый попятился, прижался спиной к стене.

— Чё, сука?! Травишь меня? — кричал Канай, размахивая руками. — Доллары принёс, н-а? Буратина гребучая!

Он ещё что-то кричал, заводя себя больше и больше, и тут в дверях появился кто-то — Серый не видел, кто, мешала открытая внутрь комнаты дверь — и сказал:

— Канай, там Шухера привезли. Он — всё. Отъехал.

Осёкшись на полуслове, Канай замер, часто замахал рукой — иди, мол, выдавил из себя:

— Я щас…

Послышались шаги — человек, рассказавший о смерти Шухера, ушёл.

— Серега, братишка… — пробормотал Канай, ухватил Серого за шею, дёрнул на себя, больно стукнув лбом о свой потный лоб. — Прости… И всё… Разбег, н-а. Понял? Я тебя не знаю. Ты меня… Шухера завалили… Черный у нас наркотой хотят торговать… Мля, такая жизнь, н-а…

Он отпустил Серого, сделал несколько шагов назад, сел на стол, пьяно засмеялся.

— Пока, — сказал Серый и пошёл к двери.

— Пошёл на хер! — прилетело ему в спину.

Весь остаток дня они с Челло копали. Было холодно, но ясно. Солнце висело в пустом небе, как китайский фонарик, и светило в полную силу, но при этом, как это бывает только осенью, не грело и не слепило глаз.

Серый работал, словно какой-то землекопательный агрегат — тупо, механически, остервенело втыкал лопату, выбрасывал из раскопа грунт, снова втыкал… Челло, напротив, не спешил. Он рыхлил землю, затем выбирал её подборкой, аккуратно перемещал наверх. Прилегающий к памятнику слой Челло отковыривал куском половой доски — чтобы не поцарапать Ильича.

Постепенно они продвигались от головы вдоль туловища вниз. Из земляного плена освободились плечи, грудь; под вечер Серый дорыл до лихого отворота бронзового пиджака, а Челло полностью очистил правую руку, она была поднята и указывала вперёд, видимо, в светлое будущее.

Теперь стало понятно, что статуя лежит практически на боку. Видимо, такое положение было выбрано теми, кто закапывал Ильича, не случайно — если бы они уложили памятник на спину, вытянутая рука торчала бы над землей на несколько метров.

Серый положил лопату поверх кучи земли и сел сверху, как на скамейку, только когда бронзовый пятак солнца утонул в сигаретной дымке у самого горизонта.

— Всё, — выдохнул он, достал опустевшую пачку «Монте-Карло», повертел в руках и убрал обратно в карман.

Поднявшийся к вечеру ветер загудел в проводах, отблески заходящего светила плясали на алюминиевых скрутках, словно огни рекламы внутри газовых трубок. Челло, прищурившись, посмотрел на ближайшую опору и звучно продекламировал:

— Лучше б тут были таёжные дебри, — с тоской сказал Серый.

Челло хмыкнул и продолжил:

— Сам сочинил? — спросил Серый.

— Обижаешь. Это «музыка Александры Пахмутовой, стихи Николая Добронравова, песня «ЛЭП-500», исполняет Краснознамённый хор имени Григория Верёвки», — Челло засмеялся.

— Можно фонарь снять со столба и сюда перевесить, — сказал Серый.

— Ты уверен, о глубокочтимый потомок Стаханова, что нам нужно работать ночью? — скептически изогнул бровь Челло. — Судя по тому, сколько мы сделали сегодня, за завтрашний день мы вполне сумеем закончить.

— Я пойду, посмотрю, какой там крепёж… — не слушая его, сказал Серый, поднялся и пошёл к будке.

…Он стоял наверху прислонённой к столбу лестницы, выкручивая шурупы, на которых держался кронштейн, когда у ворот появились Малой и Индус.

— Здорово! — весело крикнул Малой.

— Ты про нашу доляну помнишь? — сразу перешёл к делу Индус. — Десять процентов.

— Ну, — кивнул сверху Серый.

— Короче, давай сейчас, — Индус встал, заложил руки за спину, растопырил локти.