Сергей Волков - Ильич

— «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу», — прошептал Серый слова модной песенки.

Он курил, расхаживая туда-сюда в красновато-жёлтом свете окна — два шага, поворот, два обратно. В голове все крутился навязчивый мотивчик и шалавный голос распевал:

Серый докурил, выкинул бычок — в темноте возник султанчик искр, и решительно вошёл в будку. Надо было одеться потеплее, и идти в город, в больницу или в ментовку — писать заявление о смерти или как там оно всё делается…

Челло сидел на раскладушке, выставив мосластые колени, в его глазах плясали весёлые искорки.

— Чува-ак, — прошамкал он черными губами. — Смерти нет. А есть покой и воля!

— Ты чё, не умер? — тупо спросил Серый.

— Не-а, — жизнерадостно ухмыльнулся Челло. — Хрен ей. И всем вообще. Но ты не расстраивайся, чува-ак. Я умру. Скоро. Сейчас. Brevis ipsa vita, sed in malis fit longior. «Жизнь коротка, но в бедах кажется долгой». Это сказал Сенека…

вертелось в голове у Серого.

— Маме не говори, — вдруг по-детски попросил Челло и откинулся на спину — раскладушка жалобно заскрипела.

Серый не стал подходить, щупать пульс, пытаться что-то сделать.

В этот раз он чётко знал: всё, это финал. Челло больше нет.

— Сделки не будет, — сказал Серый, глядя Флинту в глаза.

И в Белом зале «Шахерезады» сразу стало тихо, как в морге.

— В каком смысле? — Флинт как-то очень растеряно заморгал и на мгновение стал тем, кем был «до всего» — секретарём партийной организации на заводе «СМЗ», неприметным человечком с гибкой спиной и обширными связями.

— Без смыслов. Я не хочу продавать статую, — отрезал Серый.

— Позвольте мне, — бархатно прошелестел один из юристов, привстав с места. Дождавшись кивка Флинта, он обратился к Серому: — Позвольте узнать, господин Сергачёв, а по какой причине вы отказываетесь?

— Сергушёв. Ну, так… — Серый пожал плечами. — Не хочу, и всё.

— Так дела не делаются! — звучно хлопнул ладонью по столу вновь обрётший уверенность Флинт. — Ты что, в куличики играешь?! — голос его налился звучной силой и загремел на весь ресторан: — Детский сад! «Хочу-не хочу…» Мамке своей будешь это говорить! Ты деньги в счет аванса взял? Взял. Всё, вот контракт, подписывай…

— Я верну вам аванс, — сказал Серый.

— И всё же — какова причина? — продолжал допытываться юрист.

И тогда Серый выложил козырь.

— Этот памятник — культурное достояние Российской Федерации, — произнёс он, как по бумажке.

— Это он если стоит — достояние, — сердито бросил второй юрист. — А в земле — так, просто бронза. Он, может, и не целый — рука отдельно, нога отдельно.

— Или ты подписываешь контракт, — процедил Флинт, с прищуром глядя на Серого, — или…

— Чё — или? — оскалился Серый и сунул руки в карманы. — Убьёшь? Как Афганца? Думал, со мной легче будет? — он повернулся к юристам и добавил: — Этот памятник имеет номер в… — Серый набрал побольше воздуха и выпалил, как на уроке: — … в Едином государственном реестре объектов культурного наследия, памятников истории и культуры!

И опять наступила тишина.

— Короче — он не продаётся, — поставил точку Серый и пошёл к дверям.

Его никто не остановил. На улице Серый с наслаждением вдохнул сырой, пахнущий бензином и голубями, воздух.

— Как всё прошло, Серенький? — спросила дожидавшаяся его у крыльца Лёнька.

Серый улыбнулся, ответил нарочито грубовато:

— Ништяк прошло. Они охренели такие, когда я им задвинул про этот… блин, как его…

— Реестровый номер? — подсказала Лёнька.

— Ага. Лен, спасибо тебе… — Серый неловко затоптался, не зная, что сделать — обнять девушку, пожать ей руку, просто кивнуть.

— За что? — Лёнька посмотрела на него сквозь чёлку.

— Ну, за все эти… данные про памятник. Без тебя я бы никогда не нашёл их.

— Помогать братьям нашим меньшим — священный долг каждого цивилизованного человека, — очень серьёзно сказала Лёнька, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, но не удержалась, засмеялась, и Серый следом за нею.

Они стояли у края лужи возле перекрёстка, и смеялись, а мимо проносились серые машины, и серые люди оборачивались на них, глядя с неодобрением.

А потом на Ёрики приехала Клюква.

Это случилось на второй день после похорон Челло и отказа Серого подписать контракт на продажу Ильича, вечером. К воротам подкатила красная иномарка, хлопнула дверца, и каблучки простучали по асбестовым плитам дорожки.

Серый сидел в будке и чинил электроплитку. От только что закончил откапывать Ильича, статуя теперь была полностью очищена от земли. Клюква распахнула дверь, вошла — пахнуло «Амаретто» и какими-то волнующими духами — застыла в дверях, вся сияющая, словно новогодняя ёлка.

— Серёжа, я всё знаю!

Серый не успел толком ничего ответить — она сразу полезла целоваться, обняла его, обвила собой, что-то шептала, вся горячая, чистая, дорогая, ухоженная, как стюардесса Лариса Ивановна из фильма «Мимино».

И потом, когда они лежали под одеялом, и Серый курил в потолок, Клюква вдруг проговорила:

— Лёнька когда мне рассказала, что ты Флинту не стал продавать эту бронзу, я сразу поняла: Сергушёв же не дурак, не конченый идиот. Значит, нашёл клиента побогаче. Чё, думаю, я буду на этой «Двенашке» сидеть? Поеду к своему Серёже…

— Я не буду продавать памятник, — сказал Серый, сел и затушил окурок в банке, приспособленной под пепельницу. — Вообще. Никому.

Клюква за его спиной некоторое время молчала, потом громко задышала через нос. Серый знал, что будет дальше, но ему было всё равно. Он взял с тумбочки газету, чтобы чем-то занять себя, отвлечься…

— Шо ты сказал? — низким, очень мягким голосом спросила Клюква. Лежанка заскрипела, зашуршала одежда, вжикнула молния на джинсах.

— Чё слышала, — Серый дёрнул плечом, развернул газету. — Памятник не продаётся.

— Ты шо, идиот, Сергушёв? — голос Клюквы налился грозной злобой. — Шо ты с ним станешь делать?! На кой тебе…

— Не ори! — Серый попробовал остановить Клюкву, но это было уже невозможно.

— Дубина! — она вырвала у него из рук газету. — Дурак! — кинула смятую газету в лицо. — Теперь бизнес надо… А ты — лох, понял?

— Я…

— Да пошёл ты! — завизжала Клюква и тут же, без перерыва, добавила, куда.

И ушла так же, как и пришла. Сама.

Только каблучки простучали по асбестовым плитам в обратную сторону, и скрипнула на прощание калитка.