Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Для тебя может и не стоит, а для меня стоит. Это я, а не ты, все тут построил! — вдруг закричал Ратманов. — Ты даже не представляешь, каких трудов это стоило, какой опасности я подвергался. Я тебе Богом прошу — помоги уйти из этого мира.

— Бог не поощряет самоубийства, — почти машинально произнесла Софья Георгиевна известную истину.

— А Бог поощряет отнимать у других то, что им не принадлежит? — снова заорал Ратманов. — Это разве справедливо?

— Ты о нашем споре по поводу имущества.

— Думаешь, оно твое. — К большому удивлению Софье Георгиевны муж издевательски рассмеялся. — А вот это не хочешь? — он поднес к ее носу фигу.

— Я тебе не понимаю, — растерянно произнесла она.

Вспышка смеха перешла в отчаяние.

— Умоляю, сделай, как я прошу. Я уже сегодня хочу быть мертвым. Что тебе трудно?

— Миша, у тебя сейчас такой момент, когда ты в полном отчаянии. — Она обняла голову мужа и прижала к себе. — Вот увидишь, завтра, послезавтра все пройдет.

Ее слова разъярили его. Он вскочил на ноги и сжал кулаки, которые замаячили прямо перед ее глазами. Софья Георгиевна испугалась, что он ее ударит.

— Это не пройдет, дура! Ты понимаешь, это никогда не пройдет. Я тебя прошу, помоги умереть. Больше мне от тебя ничего не надо.

— Миша, но я не могу, — растерянно пробормотала Софья Георгиевна.

Последняя ее реплика вызвали у Ратманова ярость. Внезапно он обхватил ее горло и стал душить. Она попыталась воззвать о помощи, но из-за рта вылетели только хрипы. Софья Георгиевна закрыла глаза, в голове пронеслась кометой мысль, что это конец.

Так же внезапно, как Ратманов сжал ее горло, он разжал свои руки. И буквально вылетел из комнаты. Софья Георгиевна медленно приходила в себя; дышать было трудно, горло саднило.

Отворилась дверь. Софья Георгиевна с испугом посмотрела на нее, ее пронзила мысль, что вернулся муж доделать то, что не доделал. Но тут же почувствовала огромное облегчение — в комнату вошла Рената.

— Мама, что с тобой? Ты вся пунцовая, такой никогда не была.

— Что-то стало не хорошо, — прохрипела она.

— А что с голосом? Ничего не понимаю. Я видела папу, он мчался по коридору, словно за ним гнались. — Внезапно Рената о чем-то догадалась. — Он что-то с тобой сделал?

— Он ничего не сделал, просто мы с ним сильно повздорили.

— Из-за чего?

— Из-за дома. — Внезапно Софья Георгиевна застыла. — Он сказал странную фразу, будто нам все это уже не принадлежит.

— Кому же тогда?

— Он не пояснил. Я ничего не понимаю, но что-то, кажется, произошло. — Софья Георгиевна замолкла, она вдруг почувствовала себя плохо. Перед глазами замелькали круги. — Рената, помоги добраться до постели. И ни о чем пока не спрашивай. — Она заплакала.

Рената подошла к матери, и, обхватив ее за талию, довела до кровати. Софья Георгиевна легла и закрыла глаза.

Рената смотрела на нее, и ей вдруг стало страшно — мать своим видом напоминала покойницу. Она уже была не пунцовой, а смертельно бледной, при этом лежала абсолютно неподвижно. Если бы не слабое дыхание сходство с мертвой было бы полным.

Рената еще постояла несколько мгновений и стараясь не шуметь, удалилась.

Софья Георгиевна находилась в полной растерянности. Сначала она не приняла слова мужа о самоубийстве всерьез; она слишком хорошо его изучила за годы совместной жизни, и была уверенна, что он никогда не совершит подобный поступок.

Но прошло немного времени — и она стала думать, что нельзя исключить и такую возможность. Эта ужасная пандемия кардинально меняет психику людей, открывает в ней такие пласты, которые были до сих пор надежно скрыты, о существовании которых не догадывались не то, что окружающие, но и они сами. И Михаил под воздействием сильных чувств может так измениться, что совершит суицид. Тем более, происходит нечто такое, о чем она не знает, но что приводит мужа в полное отчаяние. Она должна подстраховаться, отвлечь его от этой мысли. Но сама она в этом плане для него не авторитет, нужен кто-то другой, кто бы повлиял на него.

Сначала она подумала о Германе Владимировиче. Но отбросила эту мысль; он лучшая для этой цели кандидатура, но его нельзя напрягать. У него только улучшилось самочувствие, и ее просьба способна уничтожить этот эффект. Нужен кто-то еще.

Софья Георгиевна перебрала всех и поняла, что кроме священника обратиться ей не к кому. Остальных Михаил даже слушать не будет. А вот отца Варлама, возможно, станет. Хотя он терпеть его не может, но она заметила парадоксальную вещь — муж прислушивается к его словам и приглядывается к его поступкам. Может, и в этот раз это случится. В любом случае, терять уже нечего.

Она представила, что Михаил действительно сделает то, что хотел, — и ее охватил самый настоящий леденящий ужас. Она не простит себе никогда, если допустит самоубийство мужа. Оставшаяся жизнь для нее превратится в сплошное угрызение совести.

Софья Георгиевна отправилась к священнику. Отец Варлам слушал ее молча и внимательно.

— Умоляю, помогите, отвратите его от мысли о самоубийстве, — взмолилась она.

— Я поговорю с ним, — пообещал отец Варлам.

— Нужно это сделать немедленно. Иначе может быть поздно.

Священник серьезно посмотрел на Софью Георгиевну.

— Вам известно, где он сейчас?

— Он убежал, а куда, не знаю. Батюшка, найдите его. А вдруг уже поздно. Вдруг он прямо сейчас накладывает на себя руки. — От охватившегося ее ужаса, она побелела.

На поиски Ратманова ушел час. И все это время Софья Георгиевна пребывала в постоянном страхе, она боялась, что в любой момент они найдут тело мужа.

Нашли Ратманова они почти случайно. Софья Георгиевна и отец Варлам обыскали все строения и помещения, оставался лишь сарай в самом конце владения. Туда складывали всякий отслужившийся свой век хлам. Священник ради проформы заглянул и туда, и обнаружил лежащего прямо на грязном полу Ратманова. Чтобы уместиться на небольшом пространстве ему пришлось поджать под себя ноги.

Софья Георгиевна бросилась было к мужу, но отец Варлам удержал ее и жестом отослал назад. Она подчинилась.

Священник вошел в сарай, Ратманов на мгновение поднял голову, посмотрел на него, и снова вернулся к прежнему положению. Отец Варлам опустился на корточки рядом с ним.

— Самоубийство — это убийство себя, нарушение одной из десяти заповедей. Человек после смерти уже не может покаяться во грехе, а убийцы не будут в Небесном Иерусалиме. «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая». Так говорит Откровение. Вы хотите такой посмертной для себя судьбы, Михаил Германович?

Ратманов снова приподнял голову.