Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— И что в ней происходит, отец?

— Ничего хорошего, сын. Я не об эпидемии сейчас, а о том, как с ней борются.

— И как?

— Плохо, весьма не профессионально. Я могу составить целый список того, что следует незамедлительно изменить и делать из того, чего не делается.

Михаил какое-то время напряженно молчал.

— Возможно, ты и прав, у нас были совещания, где мы пытались что-то изменить. И поверь, многое удалось сделать.

— Я верю. Но меня волнует больше то, что сделать не удалось. И, к сожалению, это длинный список.

Михаил покосился от отца.

— Я тебя знаю, папа, ты не станешь просто так говорить о таких вещах. К чему ты клонишь?

— Я объясню, Миша. Я прекрасно знаю, что нынешняя власть меня не особо примечает. (При этих словах Михаил громко хмыкнул). Но сейчас чрезвычайная ситуация, не до старых споров и обид. А у меня большой опыт, я знаю, как организовать такую деятельность.

— Ты это сейчас о чем? — настороженно поинтересовался Михаил.

— Я бы мог принести пользу, помочь налаживать систему по противодействию эпидемии. Твой хороший знакомый возглавляет штаб по борьбе с ней. Ты бы мог замолвить за меня словечко.

Несколько мгновений Михаил изумленно смотрел на отца.

— Ты это всерьез?

— Разумеется.

— Тебе, отец, надоело жить?

— Так как я живу, надоело. Я хочу заниматься настоящим делом, даже если оно сопровождается риском. Хотя не думаю, что в данном случае он слишком большой.

— И кем бы ты хотел работать в этом штабе?

— Заместителем твоего товарища. На другой позиции это не целесообразно. Я умею заниматься организацией.

Михаил вдруг резко встал и бросил пустую бутылку из- под пива в урну.

— Если я попрошу за тебя, то вряд ли удержусь на своей должности. Забудь о том, о чем ты меня только что просил, раз и навсегда. Справятся без тебя. Пойду, прилягу. Что-то я малость устал.

Не предлагая отцу пойти вместе с ним, Михаил быстрым шагом направился к дому.

Виталий постучался в дверь, получил разрешение войти и вошел.

— Я вам не помешал? Может, вы отдыхаете? — спросил он.

Святослав какое-то время смотрел на племянника. Одет тот был несколько странно, в ярком клетчатом пиджаке, зеленых брюках, шея повязана шелковой косынкой. Святослав подумал, что Виталий вырядился так, словно собрался в гей-клуб. Может, он действительно голубой, а родители этот факт тщательно скрывают. Парню двадцать пять лет, а он не женат. Он в его возрасте уже успел сочетаться браком и благополучно развестись.

— Входи, коли пришел. Мы тут с Соланж обсуждаем идею нового фильма. И никак не можем прийти к согласию. Может, ты нам поможешь.

— Если смогу, то с удовольствием, — улыбнулся Виталий. — Но я пришел по другой причине, — посмотрел он на Соланж.

— И что за причина?

— Я подумал, что время свободное есть у всех. Хочу попросить мадам Соланж дать мне уроки французского. Давно мечтал изучить его, да все как-то не получалось. А сейчас самый подходящий момент.

Святослав с любопытством взглянул на француженку.

— Неплохой способ соблазнить тебя придумал мой племянник, — сказал он. — Тебе он должен понравиться. К тому же появился выбор, а это всегда радует. Соглашайся.

— Дядя Станислав, я действительно давно хочу овладеть французским, — запротестовал Виталий. — Если это неудобно, то прошу прощения.

— Я согласна, — ответила Соланж. — Не вижу оснований для отказа вам, Виталий. Час в день для занятий я вполне могу найти. Правда, я никогда ничего не преподавала. И смутно представляю, как это делать.

— Ничего, как-нибудь справимся, — заверил Виталий. — Я буду прилежным учеником. А что за споры у вас о кино?

Святослав задумчиво посмотрел на него.

— Ты ведь любишь кино?

— Люблю, — подтвердил Виталий.

— А какой фильм ты хотел бы, чтобы я снял?

— В котором участвует мадам Соланж.

Святослав вздохнул.

— Я разделяю твое пристрастие к ней как к актрисе и как к женщине, но я о другом. На какую тему? Только не надо отвечать типа того: про любовь или боевик. А что-то серьезное.

Виталий задумался.

— Я не знаю, — развел руками он.

— Вот и я не знаю, — вздохнул Святослав. — Еще недавно была масса замыслов, а теперь понимаю, что все они никуда не годятся. Когда я стал об этом думать, то вдруг отчетливо понял: мир-то перевернулся. Вот ты, сын моего сводного брата это понимаешь?

— Еще как! — усмехнулся Виталий. — Мы тут заперты, словно в тюрьме. Еще несколько дней назад я вел совсем другой образ жизни.

— Представляю. Но ты опять не о том. Как оказалось, все прошлое кино ничего не стоит, никуда не годится. И, как это ни страшно звучит, этот тезис целиком относится и к моим фильмам. В том числе с участием несравненной мадам Жобер, — посмотрел Святослав на француженку.

— Я с этим никогда не соглашусь, — энергично запротестовал Виталий.

— Это в тебе говорят сперматозоиды. Они, конечно, нередко бывают очень красноречивы, но в этом вопросе они не главные. Есть и другие авторитеты.

— Стас, не надо забивать молодому человеку голову нашими проблемами, — произнесла Соланж.

— Что вы, мне очень интересно то, что говорит дядя Святослав.

— Что с того толку, — пожал плечами Святослав. — Это меня ни на йоту не приближает к пониманию того, что надо делать. И для кого. Ты хоть мой и племяш, но уж, извини, свое кино я буду делать для других людей. Не таких, как ты.

— Кино надо делать для всех, — возразила Соланж. — Иначе, какая от него польза.

— А от кино и не должно быть пользы, это не спрей от насморка. Хватит с меня таких фильмов, я не желаю потрафлять дурным вкусам зрителей. Эти картины меня опустошают.

— Это не картины, это ты сам себя опустошаешь, — пожала плечами француженка. — По натуре ты разрушитель.

— Даже не представлял, что ты так думаешь обо мне, — удивился Святослав.

— Давно хотела тебе это сказать.

— Вот сказала. Это Виталик тебе помог?

Соланж посмотрела на Виталия и улыбнулась.

— Кто знает. В любом случае случилось то, что случилось, я это хотела сказать и сказала.

— За ним должен последовать следующий шаг — уйти от меня.

— Не волнуйся, если созрею, он будет сделан. Но мне кажется, что наши разборки мало интересны нашего гостю.

— А ты спроси сама у него. Виталик, ты же с интересом слушаешь наш разговор?

— Извините, дядя Святослав, я бы не хотел слушать то, что не предназначено для моих ушей. Я могу прямо сейчас уйти.

— Да, оставайся, — махнул рукой режиссер. — К тому же при постороннем ругаться даже интересней.

— А вы разве ругаетесь?

— А ты полагаешь, что обязательно это надо делать с матом и битьем морд? Это чисто русский подход. За годы жизни вне России я от него малость отвык.

— Мне так не кажется. Вы все время нападаете на меня.