Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Разве это нападение. Соланж подтвердит, что когда я действительно нападаю, то выглядит совсем по-другому. Даже она меня в эти минуты боится.

— Да, на съемочной площадке, — подтвердила француженка. — Он несколько раз кричал на меня и произносил незнакомые мне слова. Я так думаю — это русский мат.

— Так ты мне не скажешь, какое кино все-таки нужно делать? — вдруг спросил Святослав. — Ладно, не пыжься, будем считать, что обо всем мы договорились. Вернее, ты и Соланж.

Виталий понял, что его выпроваживают, он попрощался и вышел. Святослав задумчиво посмотрел ему вслед.

— Не думал, что у Мишки такой никчемный сынок, — констатировал он. — Он тебе не понравится даже в узкой специализации — как любовник. Одна надежда на Алексея. А вот мне особо надеяться не на кого, как не знал, что снимать, так и не знаю.

Герман Владимирович еще до приезда в дом Михаила решил, что непременно поговорит с каждым из сыновей. Он так давно этого не делал, что подчас ловил себя на мысли, что их у него как бы и нет. Точнее, де-юре, разумеется, они есть, а вот на самом деле все трое так далеки от него, что он не ощущает их присутствия в своей жизни. Как он не сомневался и в том, что нечто похожее испытывают и они. Нельзя сказать, что это обстоятельство его сильно напрягало, но иногда бывали моменты, когда он остро чувствовал этот разрыв. Сердце начинало щемить, и он долго не мог успокоиться. Его накрывало чувство глубокой потери, утраты чего-то очень важного, даже сакрального. Вплоть до того, что он винил себя в предательстве собственных детей.

Правда, вскоре эти переживания проходили, все возвращалось на привычную колею. Он мог не вспоминать о детях, если не возникали поводы, неделями, и ощущал себя вполне комфортно. При этом он отнюдь не считал себя большим эгоистом, чем другие люди, скорей наоборот, как мог он всегда помогал тем, кто обращался к нему за помощью. Из кожи не лез, но если что-то мог сделать для человека, даже совершенно постороннего, непременно делал. Когда он был вице-премьером, то за ним даже волочился шлейф одного их самых человеколюбивых членов правительства. Насколько у него это получалось, он старался действовать в интересах населения. Другое дело, что власть в тот момент занимали совсем другие дела, и ему приходилось соответствовать тем надеждам, которые на него возлагались. Он прекрасно понимал, что иначе в считанные часы будет изгнан из этого самого престижного клуба страны.

Но после того, как он все же получил отставку, долго жалел, что то ли по трусости, то ли из-за нежелания идти против корпоративного духа правительства не сделал многое для людей того, что мог бы сделать. С тех пор прошла целая эпоха, но Герман Владимирович до конца так не избавился от этого чувства. Оно притаилось в нем скрытой и постоянной виной. Она вовсе не мешала ему наслаждаться жизнью, он всегда сознавал, что по своей натуре — сибарит. И ни что не способно заставить его отказаться от такого образа жизни. Но где-то там, в глубине пребывало другое его «я», которое периодически, хотя и не слишком настойчиво напоминало о себе. А он был не тот человек, который делает вид, что этой его сущности попросту нет. Вот и внезапно вспыхнувшее в нем желание принять участие в работе антивирусного штаба проистекало из этой части его натуры.

С Михаилом он поговорил, и пока снова разговаривать с ним на серьезные темы желания не было. Зато вдруг сильно захотелось пообщаться с Алексеем. Втайне он гордился им больше всех, хотя далеко не всегда соглашался с тем, что тот делает. Но однажды решил, что не будет ни его критиковать, ни отговаривать от своих занятий. И до самого последнего момента держал данное же себе слово. Хотя подчас выдержать его было не так уж и просто. Однажды к нему тайно обратились из администрации президента с предложением «выгодной сделки». Суть ее была проста: он отговаривает Алексея от противоправной с их точки зрения деятельности, а если это не получается, то выступает с осуждением ее, взамен ему предоставляют солидное назначение. Речь шла о губернаторстве в одном не самом плохом регионе или должности посла в хорошем государстве.

Он тогда невольно подумал, что судьба уже не в первый раз посылает ему сильное искушение. Вернуться на госслужбу Герману Владимировичу очень хотелось, он ощущал для этого достаточно и сил, и энергии, и знаний, и опыта.

Но он тогда не только сказал «нет», но сделал это в резкой и оскорбительной форме. И в очередной раз закрыл для себя дверь для возвращения в ряды властной элиты. При этом не мог не поразиться парадоксальности ситуации; когда-то он страстно мечтал попасть в этой закрытый клуб. И сумел это сделать, приложив массу усилий, но затем сам же отказался от членства в нем.

Герман Владимирович одновременно гордился этим своим поступком и одновременно сожалел о том, что его совершил. И какое из двух чувств сильней, разобрать было сложно. Он всегда ощущал двойственность своей натуры, которая нередко желала прямо противоположных вещей, часто ставя его перед мучительным выбором. Он отдавал себе отчет в том, что в большинстве случаев выбирал не самое достойное решение. Возможно, по этой причине ему давно особенно хотелось поговорить именно с младшим сыном. Иногда Герману Владимировичу казалось, что Алексей воплощал в себе лучшую часть его я.

Алексея Герман Владимирович застал в его комнате. Он смотрел по телевизору новостной выпуск. Завидев отца, выключил его.

— Смотри, смотри, я тебе не буду мешать, — сказал Герман Владимирович.

Алексей махнул рукой.

— Да, уж насмотрелся. Как будто сводки с войны. Мы отступаем по всем фронтам, но все равно победа будет за нами.

— Разве не так, — усмехнулся Герман Владимирович.

— Победа победе рознь. Особенно, когда побеждают не те.

— Тут ты прав, — согласился Герман Владимирович. Из пакета он извлек бутылку коньяка. — Не против немного выпить для улучшения настроения?

— А тебе можно? — поинтересовался Азаров.

— Даже полезно.

— Тогда давай. Давно мы с тобой, папа, не пили.

— Да уж и не припомнить, когда такое событие случилось в последний раз.

Алексей пристально взглянул на отца.

— Тебя это беспокоит?

— Есть такое дело. Слишком мы все удались друг от друга.

— А что ты хочешь, — пожал плечами Алексей. — Что может быть у меня общего с Михаилом?

— А со мной?

Некоторое время Алексей молчал.

— Если честно, батя, то не знаю.

— В этом-то и все дело. — Герман Владимирович разлил коньяк по стаканам. — Давай выпьем.

— И за что будем пить?

— Не знаю, Алеша. Просто выпьем — и все.

— Хорошее предложение, мне нравится, — засмеялся Азаров.

Они выпили.

— Знаешь, Алешка, я подумал, что сейчас самое время высказать друг другу все, что думаешь и чувствуешь.