Джеймс Гулд-Борн - Что мы знаем друг о друге

— Итак, скоро вы решите, кто должен стать лучшим уличным артистом года, но пока придержите коней: шоу еще не кончилось! У нас впереди два выступления, и следующее гарантированно снесет вам крышу. Мы не знаем его настоящего имени и не знаем, откуда он. Ясно только одно: сегодня он покажет вам нечто такое, после чего, возможно, вы усомнитесь во всем, что знали! Что ж, не будем тянуть: поаплодируйте Эль-Магнифико!

Толпа радостно завопила и захлопала, но шум быстро стих: сцена оставалась пустой. Повисло тревожное молчание; люди переминались с ноги на ногу в ожидании. Кажется, даже ведущий занервничал: он то и дело поглядывал на часы и бросал беспокойные взгляды на организаторов. Он уже собирался снова выйти на сцену и быстренько сочинить что-нибудь трагичное о судьбе Эль-Магнифико, как вдруг весь свет на площадке погас. Только когда из мрака на сцене раздался глубокий голос, зрители поняли: электричество вырубилось не случайно.

— Гарри Гудини однажды сказал: «Мой мозг — это ключ, который меня освобождает», — начал Эль-Магнифико. Слова повисли в воздухе, а затем одинокий луч прожектора выхватил его фигуру в центре сцены.

Толпа немного заволновалась.

— Но даже Гудини не под силу было сделать то, что удалось десятилетнему итальянскому мальчику по имени Бенедетто Супино. В 1982 году, сидя в очереди к стоматологу, маленький Бенедетто поджег комикс, который читал. У него не было ни спичек, ни зажигалки. Нет. Бенедетто Супино сделал это силой мысли! И сегодня у вас на глазах я сделаю то же самое, используя пирокинез.

Перед сценой вспыхнул еще один прожектор. Яркий белый луч упал на подиум, где лежала плюшевая панда.

— Но прежде, чем я начну, хочу предупредить: пожалуйста, не повторяйте это дома, — грозно произнес Эль-Магнифико. — Для этого трюка нужно такое невероятное количество энергии, что известны случаи, когда у людей, пытавшихся воспользоваться пирокинезом, взрывались головы. Так что я не просто покажу вам нечто такое, чего вы никогда не видели и больше не увидите, а еще и рискну своей жизнью.

При упоминании взрывающихся голов толпа подалась вперед, а в воздухе разлились звуки Симфонии № 7 Бетховена.

Эль-Магнифико положил кончики пальцев на виски, сжал челюсти и уставился на панду. Его лицо задрожало, как чайник, который вот-вот закипит; он нахмурился так сильно, что брови сошлись на переносице. С губ сорвался высокий пронзительный звук, от которого где-то залаял терьер Джек; но прошло шестьдесят секунд, а ритуального сожжения все еще не случилось: казалось, игрушка этим даже гордится — настолько злорадно она ухмылялась зрителям с огромного экрана. Никто не заметил, как кролик Дерек спрыгнул с края сцены и юркнул под стол к судьям: все взгляды были сосредоточены на трясущемся фокуснике. Глядя на его бордовое лицо, врачи скорой помощи столпились возле кулис в полной готовности. Минута превратилась в две, затем — в три; из толпы полетели неодобрительные возгласы, они нарастали, и скоро все, даже судьи, начали издевательски хихикать. Не обращая внимания на крепнущее недовольство, Эль-Магнифико удвоил усилия. Он так сосредоточился на игрушечной панде, словно хотел не просто испепелить ее взглядом, а вообще начисто стереть с лица земли. По обе стороны сцены появились охранники, уже собиравшиеся увести его, — но в этот момент стол судей загорелся. Казалось, даже Эль-Магнифико опешил. Мартин принялся хлопать по брюкам, сбивая пламя, а Сара, хотя вовсе не горела, закричала и стала кататься по полу, пока пожарные не окатили их волной из огнетушителей. Эль-Магнифико понял: ему и впрямь удалось что-то поджечь — хотя и не панду, та даже не вспотела, — и снова затрясся, на этот раз от смеха. Он не заметил, как пожарные вытащили из-под стола обугленный трупик кролика Дерека. Электрический кабель, который он по глупости решил перекусить, все еще торчал из плотно сжатых почерневших челюстей.

Ведущий старался держаться как можно дальше от фокусника.

— Это был Эль-Магнифико, дамы и господа, — объявил он немного неуверенно.

Маг замысловато поклонился и удалился так, словно уже стал на десять тысяч богаче.

— Ну и жара пошла! — воскликнул ведущий.

Никто не засмеялся и даже не заворчал: настолько силен был шок от увиденного.

— Осталось всего одно выступление, прежде чем судьи выберут победителя, — продолжил ведущий. — Будет ли оно лучше остальных? Сейчас узнаем! Давайте, как говорится, наведем шороху перед последним номером. Хаоса мы сегодня видели предостаточно, и вот настало время для небольшого… Пандамониума!

Дэнни выглянул из-за занавеса. Пульс зашкаливал, и от каждого удара сердца грязный черно-белый мех дергался.

Мелькнул одинокий луч прожектора, из динамиков полилась музыка, и на четыре-пять секунд сцену залил яркий свет. Где-то в толпе Иван завопил так, словно Украина выиграла «Евровидение», а Мо засвистел так громко, что его слуховой аппарат забарахлил. Остальные смотрели только из необходимости, уверенные: никакое выступление уже не переплюнет поджигание судей силой мысли. Чем дольше сцена пустовала, тем больше зрители теряли терпение, и когда толпа уже была готова разразиться первыми криками недовольства, луч прожектора выхватил из мрака одинокий силуэт. Несколько секунд спустя он снова появился в белоснежной вспышке. Затем второй и третий раз, пока темп мелодии нарастал, а потом, когда вступление достигло апогея под дробь барабанных палочек и резко оборвалось звенящей тишиной, в свете прожекторов зрители увидели стоявшую посреди сцены фигуру. Кто-то прошептал: «крыса». Другие сказали: «енот». Еще прозвучал вариант «барсук». То тут, то там из толпы слышались разные вариации фразы «что за фигня?». Несколько детишек заплакали. Солист группы «Бог знает что» пробормотал что-то про дьявола. Никто не знал, на что они смотрят, но никто не мог отвести взгляд.

Дэнни замер от страха и уставился прямо перед собой. Он чувствовал себя так, будто впервые собирался прыгнуть с тарзанки, и чем дольше он так стоял, тем больше у него было времени представить все, что может пойти не так; наконец он вообще перестал понимать, как ему вообще могло прийти в голову отважиться на это.

Он попытался сдвинуться с места, но тело не слушалось. Он даже не чувствовал рук и ног, не говоря уже о том, чтобы начать танцевать. В голове мелькнуло: а не сердечный ли это приступ?.. Но нет; тогда Дэнни подумал, не изобразить ли его: упасть на пол и притвориться мертвым, пока за ним не придут с носилками. Прищурившись от яркого света, он смотрел на безликую толпу, надеясь, что где-то там прячется безумный снайпер, чья пуля избавит его от страданий. Но с каждой секундой становилось яснее: толпа вовсе не безлика. Он разглядел чьи-то очертания — сначала смутно, а потом отчетливо, как будто человек стоял прямо перед ним. Дэнни закрыл и снова открыл глаза, но Лиз никуда не делась. Она улыбалась ему, словно говоря: я в порядке, и ты в порядке, и все будет хорошо, если ты прямо сейчас соберешься и станцуешь, как никогда в жизни.