Матс Страндберг - Последняя комета

– Почему ты не сказала о своем разговоре с Тильдой? – спрашиваю я.

Стина поднимает пакет и тщательно завязывает его сверху:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сама знаешь. Вы встречались летом.

Стина замирает с пакетом в руке. С него капает какая-то гадость, но она не замечает этого.

– Тильда захотела пообщаться со мной в качестве священника, а не твоей мамы, – отвечает она. – Ты же знаешь, я не могу…

– Какую роль сейчас играет ваше обязательство хранить молчание? – перебиваю я ее.

– Оно важно для Тильды, – говорит Стина более строгим тоном. – Откуда тебе известно о нашей встрече?

– Она не сказала ничего, что могло бы объяснить случившееся?

– Нет.

– Подумай, пожалуйста, прежде чем сразу отвечать.

Румянец заливает щеки Стины. Жидкость продолжает вытекать из мешка. Капли соединяются, образуя маленькие лужи.

– Вы говорили обо мне? – продолжаю я.

Глаза Стины суживаются. Ее лицо становится почти бордовым.

– Мир на краю гибели, Симон. У Тильды хватало других тем для размышления. И тебе тоже, пожалуй, пора подумать о чем-то другом.

– Мне было бы легче думать о чем-то другом, если бы все не верили, что я убийца. Но тебя больше заботит обязательство хранить молчание, чем я.

– Неужели ты считаешь, что я не помогла бы тебе, будь у меня возможность? – кричит Стина. – По-твоему, мне нравится постоянно беспокоиться за тебя?

Бомбом приходит на кухню. Смотрит на нас, вытаращив глаза. Нюхает воздух.

– Почему, как ты думаешь, я сегодня вечером дома? – спрашивает Стина дрожащим голосом.

– У тебя же выходной, ты сама это сказала.

– Да, все так! Одна из психотерапевтических групп попросила поменять им священника! Они не захотели, чтобы спасением их душ занимался человек, воспитавший убийцу!

У меня буквально перехватывает дыхание. Бомбом смотрит то на меня, то на нее. Скулит обеспокоено.

– Поэтому, как ты понимаешь, случившееся коснулось не только тебя! – продолжает Стина. – И я с удовольствием осталась бы дома и не пошла на работу, если бы ты, по крайней мере, один-единственный раз захотел поговорить со мной, не вздыхая так, словно идешь на страшную жертву, и не ведя себя, словно я идиотка! Но это явно слишком серьезное требование!

Она машет руками так, что помои из мусорного мешка оказываются разбрызганными по всему полу.

– Чем вы здесь занимаетесь? – спрашивает Джудетт, выходя из спальни.

Стина качает головой.

– Тебе удалось связаться с Марией? – интересуется она, стараясь говорить спокойно.

– Она сейчас должна позвонить Люсинде.

– А потом что? Как Мария сможет сделать так, чтобы люди в этом чертовом городе поверили в невиновность нашего сына?

– Я не знаю, – отвечает Джудетт. – Мы будем действовать шаг за шагом.

– Я не хочу действовать шаг за шагом! Я хочу знать, что есть четкий план!

Бомбом осторожно нюхает одну из образовавшихся на полу луж. Только когда он начинает лизать их, Стина замечает свою оплошность, и тогда она кричит снова, бессловесно на этот раз.

Я поднимаюсь из-за стола. Беру мусорный мешок из ее рук и ставлю его на пол. Стина делает глубокий вдох. Медленно выпускает воздух через рот.

– Извини, – говорит она. – Я просто чувствую себя совершенно беспомощной.

– Я знаю, – отвечаю я и обнимаю ее.

Позвонившая мне женщина-полицейский говорила дружелюбно и, похоже, внимательно слушала меня. Судя по ее голосу, она мне поверила. Это, скорее всего, стало облегчением и для нее тоже, поскольку она знает Джудетт. Она пообещала поразмышлять, как с помощью моей информации обелить Симона в глазах общества. Если верить ей, выбрать правильный путь не так просто. Большинство из тех, кто не входил в круг близких друзей, начали забывать Тильду. Если напомнить людям о Симоне, это, пожалуй, могло навредить ему.

Мне кажется, что полиция в эти дни не знает, как им во многих случаях вообще действовать. Старые правила больше не работают, и слишком много всего происходит. Ночью несколько девочек возраста Миранды выпустили всех лошадей из конюшни, чтобы они смогли побегать на воле, пока мир не погибнет. Сейчас бедные животные в панике носятся по улицам в центре, и на государственной автостраде произошло несколько аварий.

Нам с Симоном самим надо найти того, кто убил Тильду. И, просматривая комментарии к моему посту, я также убеждаюсь, что для него это единственный способ доказать свою невиновность.

Больше пока писать не могу. Совсем нет сил.

Я просыпаюсь еще до сигнала будильника и сразу чувствую какое-то изменение в своем теле. Уже почти забытое ощущение легкости. Я поднимаю телефон с пола. Через час мне надо встретиться с Люсиндой у стекольной фабрики. Ночью она прислала сообщение:

«Получила ответ от Каролин. Она больше не верит, что это сделал ты».

Я улыбаюсь. Пишу, что мы скоро увидимся. Снова ее благодарю.

Юханнес ответил на письмо, которое я отправил ему вчера:

«Черт. Как я рад. Приезжай сюда, отпразднуем!!!»

Я пишу, что хотел бы, но не могу. Потом встаю с кровати и натягиваю на себя джинсы и футболку, которая валялась на стуле у письменного стола.

У меня сейчас больше энергии, чем было за все лето. И не нервной, просто гуляющей по всему телу, а полезной, которую можно использовать.

Именно такое ощущение возникает, если у тебя есть цель. И все благодаря Люсинде.

Когда я выхожу на кухню, там за столом сидит Эмма и мешает чай в чашке.

– Черт, как я поспал, – говорю я. – Задрыхал уже около одиннадцати.

– Наверно, тебе нужно было отдохнуть.

– Согласен.

Моя сестра поднимает ложку. Она наполнена сыром, расплавившимся в теплой воде. Она сует ее в рот. Не успевает даже проглотить, прежде чем отрезает себе новый ломтик сыра, сворачивает его в прямоугольник и опускает на ложке в чашку. Я наклоняюсь над столом. Молочного цвета чай пахнет ароматно и вкусно. Жирные пятна плавают на поверхности.

– Выглядит просто мерзко, – констатирую я.

– Попробуй.

– Нет, спасибо.

– Это плавленый сыр, – говорит Эмма таким тоном, словно никакого другого аргумента не требуется.

Я делаю себе чашку чая, намазываю несколько бутербродов и сажусь за стол.

– Я слышала, что ты и Стина помирились вчера вечером, – говорит Эмма.

– Они дома? – спрашиваю я и киваю на дверь спальни.

– Мама только ушла на работу. Я думаю, Джудетт снова заснула. – Эмма наклоняется над столом. – Ты пропустил третью мировую войну утром.

Я дую в свою чашку, пытаясь охладить чай:

– Из-за чего они теперь ругались?

Эмма засовывает ложку в рот, стучит ею по передним зубам: