Шубханги Сваруп - Широты тягот

Наконец солдаты высаживают их из фургона и гонят в зеленую чащу. Платон взволнован, даже воодушевлен. Во всех его детских фантазиях джунгли представлялись ему родным домом. Тускло светит луна. Спотыкаясь и падая, студенты в наручниках перебираются через ручьи и овраги, бредут мимо лиан, похожих на ожидающие висельников веревки. Вслух они шутят и поют для поддержания бодрости духа, про себя — молятся.

Когда они выходят на поляну, самых шумных строят в шеренгу. Их лидера, студента-медика, убивают выстрелом в упор. Всего в эту ночь расстреливают больше двадцати человек. Остальные роют большую яму. Их заставляют сбросить в нее трупы — они тяжелее живых. Потом велят прыгать туда самим.

Все происходит так быстро, что Платон теряет ощущение реальности. В яме труп лидера придавливает ему ноги, его зубы впиваются ему в голень. Лежа под гнетом мертвецов, он чувствует наступление rigor mortis.

Хотя солдаты его не тронули, он истекает кровью. Пиявки предпочитают соку мертвых теплый сок живых. Измазанного чужой кровью и теряющего собственную, Платона посещает видение. На мешке с рисом, раскачиваясь в молитве, сидит женщина. Она находится в пагоде, и он видит ее со спины. Он знает, кто она, хотя никогда раньше ее не встречал. Само ее присутствие вызывает у него внутренний трепет. Эта сильная, неподконтрольная дрожь возвращает его обратно к жизни. Теперь он понимает, что еще не все кончено. История, не достигшая завершения, не даст ему умереть.

Перед рассветом живых вытаскивают из ямы и везут на допрос в рангунскую тюрьму Инсейн. Платон сидит в кузове, облепленный пиявками — их на нем больше сорока. Они тянут кровь из его ягодиц, висят на голове и мочках ушей. Две пиявки присосались к пупку.

Фургон тормозит на обочине. Солдаты и офицеры выходят, чтобы позавтракать. Одному приказывают следить за арестованными. На вид ему лет двадцать пять, чуть больше, чем Платону. Вскоре нервы солдата не выдерживают. Он раскуривает сигару и начинает прижигать пиявок на теле Платона. Открытые раны он протирает водой с размешанным в ней пеплом. “Запах табака отпугивает всех насекомых, кроме людей”, — шутит он. Потом отрывает от газеты клочки и пытается залепить ими раны Платона, чтобы остановить кровотечение. Это не помогает. Каждый раз, когда отваливается очередной промокший клочок, солдат виновато улыбается.

Солнце исчезает, но Платон все еще сидит в темноте. Его глаза способны видеть лишь одно — тень ускользающего сознания. Потом все заволакивает мрак.

Десять дней спустя его навещают в тюрьме. Гостю пришлось подкупить охрану, поскольку право на посещение имеют только родственники, но не знакомые.

Гостя зовут Тапа — это гуркх, с которым Платон подружился в чайной. Они часто встречались там за едой, а иногда проводили вместе целые дни. Мелкий контрабандист, Тапа был так же одинок, как Платон, хотя дела его при коррумпированном режиме шли хорошо. Платон рассказывал ему о политике и философии. В ответ необразованный Тапа обучал Платона азам бизнеса. Он держал своего друга-студента в курсе текущих цен на все — на тик, слоновую кость, нефрит, ганджу [29] Индийская марихуана. , пистолеты, даже на женщин. За известную сумму, утверждал Тапа, он может купить дом, жену и всеобщее уважение.

Когда у друзей иссякали темы для разговора, они довольствовались молчанием. Скручивали косячок и бродили по историческим уголкам Рангуна, пуская плоские камешки вскачь по всем водным поверхностям, которые им попадались. Если бы в программе Олимпийских игр был такой вид спорта, Тапа непременно получил бы золотую медаль. Каждый его камешек скользил по воде, как утка. Этим искусством он овладел в детстве. Тапа родился в одном из беднейших горных селений Непала, где не было ни электричества, ни школы, ни дорог, ни бетона — только скалы да камни. “Пока на свете есть скалы, мы как-нибудь да проживем”, — часто говорил он Платону.

В тюрьме Платон спрашивает у него, в какую цену обойдется доставка контрабандного письма на Андаманы. “Проще отправить почтой”, — говорит Тапа. Но у Платона нет адреса. Он знает лишь, что его мать живет на островах с другим мужчиной, что ее зовут Розмари и что родом она из каренской деревни, которая называется Веби. “Это значит «спрятанная», но не «потерянная»”, — добавляет Платон. Вот и все, что рассказала ему бабушка.

В ночь ареста Платона хунта не случайно оставила его в яме живым. Его хотели сломать, не прибегая к изощренным ритуалам пыток. И это удалось. Когда он лежал в яме, содрогаясь от слез, ему явилась в видении его мать. Никогда прежде Платона не тянуло к ней с такой силой.

Приехав на Андаманские острова, Тапа без труда отыскивает Розмари, ныне известную под именем Мэри, в одном из кварталов Порт-Блэра. Сообщество каренов на островах невелико. Здесь, в окружении враждебных морей, они не рискуют забираться дальше столицы. На оживленном рынке женщина-карен показывает ее Тапе в очереди у мукомольни. Он объясняет Мэри, что прибыл сюда по поручению ее сына.

— Он не преступник, — говорит Тапа. — Он студент университета и зачинщик выступлений против наших правителей.

Из-под жернова вырываются облачка белой пыли, оседающей на наблюдателях. Слезы Мэри текут по белизне, как реки, смешиваясь с послеполуденным потом.

— Он ходит в университет? — спрашивает она.

— Ходил. Теперь бросил учиться, чтобы учить. Он учит других бунтовать везде, куда бы ни попал.

— У него хорошие отметки?

— Не знаю.

— А вы учитесь вместе с ним?

— Нет. Я даже в школу почти не ходил.

— Где вы познакомились?

— У озера, кидали камешки. Он увидел, что мои подпрыгивают на воде больше пяти раз, и попросил научить его. Секрет в том, чтобы не думать, а просто целиться. Но ваш сын не может перестать думать.

Тапа помогает Мэри собрать муку в медное ведерко. Он платит и мельнику, заметив, что она ушла, не заплатив. Потом догоняет ее за пределами рынка, уже в царстве дикой природы.

— У тебя есть биди? — спрашивает она Тапу, садясь на валун. Он раскуривает сигарету и подает ей. Мэри курит в молчании. Тапа косится на заросли вокруг, ища взглядом здешних гигантских многоножек, о которых ходят легенды. Ему еще предстоит увидеть первую.

— Когда его арестовали? — спрашивает она, прежде чем затушить окурок тапкой.

— Полгода назад.

Мэри пытается вспомнить, каким был ее мир полгода назад.

— Какого числа?

— Не помню, но был июль.

В июле у них гостила Деви. Ее приезды были светлыми полосами в жизни на горе Гарриет. Бремя вины давит на Мэри, как жернов на пшеничные зерна. Аппетит и цвет лица Деви были ее главной заботой, а в это время в тюрьму бросили ее сына.

— Какой сейчас год? — спрашивает она у Тапы.