Шубханги Сваруп - Широты тягот

— Я у мертвых не ворую.

Он засмеялся.

Пляж был большой, и Розмари сама удивилась, что пошла в сторону бирманца, хотя вокруг было полно свободного пространства. Недалеко от него она закатала лонги и сняла ботинки. Вытерла ноги голыми руками, не обращая внимания на его взгляд, жаркий, как дневное солнце. Потом начала сортировать водоросли.

— Знаешь, что я нашел, когда разрезал того групера? — спросил он.

— Нет.

— У него в животе… — Бирманец посмотрел на нее, ища способ заставить все это — набегающие на берег волны, его убегающее сознание и ее ловкие пальцы, расплетающие траву, — хотя бы ненадолго замереть на месте. — У него в животе я нашел осьминога…

Розмари повернулась к нему, не прекращая своего занятия.

— А у того в щупальцах был краб.

Она остановилась, задумавшись. Ободренный видом ее неподвижных пальцев, бирманец выпрямился.

— Как это могло случиться? — спросила она.

Его глаза набухли под ее взглядом, выпучились, как у групера. Но в отличие от тех, цвета морской глуби, эти глаза отливали красным. Ветер изменил направление, и от бирманца пахнуло вонью гнилых кокосов.

— Не знаю, как это могло случиться, — ответил он. — Но я боюсь, что тоже могу оказаться в чьем-нибудь брюхе.

Улыбка — и она снова вернулась к корзине.

— Знаешь, как охотятся груперы?

— Нет.

— Они всасывают свою добычу губами. У них нет зубов.

— А как они тогда жуют?

— Они не жуют. Глотают все целиком.

Значит, груперы ведут себя как ее бабушка. При этой мысли Розмари усмехнулась.

— Что, не веришь?

— Нет.

— Груперы такие сильные, что когда они всасывают жабрами воду, на поверхности получается маленькая воронка. Я своими глазами видел. Так мы его и выследили.

В ту ночь Розмари приснилось, что ее засасывает в воронку.

Через два месяца бирманец попросил родителей Розмари отдать ее за него замуж, но ему отказали. Причины были ясны. Мало того что он принадлежал к самой низкой, ленивой и нечистоплотной разновидности буддистов, у него еще и не было здесь, на островах, ничего хоть сколько-нибудь похожего на приличную семью.

Тогда они вдвоем сбежали в соседнюю деревню под названием Веби и поженились там. Ей было всего четырнадцать. Слишком молода, чтобы чувствовать любовь или желание, думала она позже. Наоборот, впервые увидев его голым, она ужаснулась: оказывается, под одеждой мужчины ничем не отличаются от собак, слонов и коней.

Она не была несчастлива в отцовском доме. Бросив школу после пятого класса, она проводила все время на рыбалке. Первая из рожденных на Андаманах, она также занимала особое место в сердце пастора, самого влиятельного человека среди каренов.

В глазах стареющей женщины поступки четырнадцатилетней не имели разумного объяснения — хотя бы такого, что имелось у ее собственной привычки убивать многоножек. Стоило ей заметить многоножку, как она на нее бросалась. Ради этого она отклонялась от своего пути, выкуривала их, подвергая себя опасности. Иногда ее даже кусали. Что побуждало ее атаковать их так свирепо? Понятно, что не страх. Страх заставляет людей сторониться многоножек, а не кидаться на них.

Жажда мести, осознала она в пору своей зрелости, — могучее чувство.

Беглецы нашли себе клочок земли для возделывания. Соорудили жилье — крытую тростником хибару на сваях. Бирманец искал случайные заработки, а Розмари трудилась на грядках.

В 1942 году грянуло землетрясение. Такое мощное, что поднявшаяся пыль превратила день в ночь. Когда пыль осела, правителей-англичан уже сменили японцы. Покуда местные строили и сеяли для империалистов, им не мешали. Но когда урожай погиб по вине циклона, поднялась паника. Подобно слонам, японцы питались в основном зеленью — диета из рыбы, улиток и сладкого картофеля вызывала у них запоры. Так что всех мужчин отправили на огороды. Каренов не трогали, но бирманцев стали преследовать после того, как кого-то из них поймали на краже со склада. Голодранцев вроде мужа Розмари хватали и избивали под аккомпанемент имперских лозунгов. Их заставляли повторять эти лозунги, а тех, кто не мог, били снова.

На бирманца словно ополчился весь мир. Он бросил работать и принялся пить дома. Как-то вечером он потребовал на ужин морского сома. Не обнаружив на тарелке наппи — маринованных креветок, он избил Розмари.

Это ошеломило ее. То, что мужчины бьют женщин, не было для нее тайной. Качество мужчины, говаривала ее бабка, определяется его умением охотиться, чинить крышу и бить жену. Розмари понимала, что рано или поздно ей не миновать пинка или пощечины. Она не ожидала другого — того, что ее муж окажется так силен. Откуда, удивлялась она, в этом апатичном, вечно пьяном бездельнике столько силы?

Теперь он регулярно оставлял на ее теле что-нибудь новенькое. Отпечаток зубов под ключицей, точно съехавшее набок ожерелье. Синяк на бедре, посаженный с эстетической точностью, словно цветок. Ссадины на щеке и шее, как будто она оцарапалась пальмовой веткой. И всё под японские лозунги — он выкрикивал их, когда бил ее, а в другое время она этого языка от него не слышала.

Однажды утром она заняла очередь, чтобы сдать часть своего урожая японской армии, и стоящая впереди женщина заметила у нее на шее царапины.

— Тебя бьет муж? — спросила она.

Розмари кивнула.

— Меня тоже.

— Я думала, так ведут себя только бирманцы. Вы же из Индии.

— Так ведут себя все мужчины. Англичане, индийцы, бирманцы, сиамцы — даже эти, японцы.

— А голые люди? — спросила Розмари, имея в виду туземные племена.

— Они нет. Бить женщину — признак культуры, все равно что носить одежду.

Стоя в очереди, Розмари обдумывала это. Потом спросила:

— А ваш муж кричит по-японски, когда вас бьет?

Женщина рассмеялась.

— Нет, — ответила она. — Он у меня борец за независимость. Ругается на хинди.

Розмари улыбнулась. Японский ее бирманца был настолько четок и однообразен, что она тоже его выучила. Хакко итиу [30] “Восемь углов мира под одной крышей” — политический слоган Японии, ставший популярным во время войны с Китаем, накануне Второй мировой. . Хакко! Итиу! Эти слова так и звенели у нее в голове. Он выкрикивал их в такт с ударами. Без них наказание выглядело бы неполноценным. Мэри стояла и бормотала их про себя, как детский стишок.

Дождавшись своей очереди, она робко положила на стол офицеру одну папайю и один кочан капусты. Это было все, что они могли отдать. Он поднял на нее взгляд. Ввиду отсутствия общего языка ему оставалось только нахмуриться.

Она испугалась.

— Хакко итиу , — прошептала она. Единственное, что знала по-японски. Восемь углов под одной крышей.

Офицер улыбнулся.

Как-то вечером бирманец лежал без сознания на бамбуковых ступенях их крыльца. Он глушил тодди три дня подряд и совсем обессилел, так что уже не мог ни уйти, ни войти. Он лежал на ступенях, как жертвоприношение властелинам ночи — комарам.