Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Ефрейтор начал было что-то говорить об обществе «Спорт и техника», однако полковник нетерпеливым жестом оборвал его.

— Вы что-нибудь слышите? — спросил он, подняв кверху свой указательный палец.

— Это, наверное, танки!

— У вас прекрасный слух, почтеннейший, это действительно танки. А скажи-ка мне, сколько их?

— Не знаю, — ответил ефрейтор, пожимая плечами, и при этом скорчил скорбную мину, словно произнес дежурную фразу всех официантов: «Очень жаль, но печенка сегодня уже кончилась».

— А что вы вообще знаете? Ничего вы не знаете! — сердито бросил полковник.

Тут в разговор вмешался Тель:

— Судя по гулу, их три. Три танка, значит, один взвод.

Бросив на сына одобрительный взгляд, полковник недовольным тоном продолжал:

— А тебя я не спрашивал, товарищ лейтенант. И вообще, разве в твоем полку принято перебивать старших по званию?

Сын улыбнулся.

— Так, — проговорил полковник, обращаясь снова к ефрейтору, — сейчас давай что есть силы дуй через лес туда. Посмотришь, как подходят танки. При этом следи как следует за маршевым порядком, я хочу знать это. А когда подойдет весь батальон, вернешься ко мне и доложишь!

— Слушаюсь!

— Только смотри, чтобы тебя никто не заметил, — добавил полковник, — они ведь не знают, что мы здесь!

Ефрейтор со всех ног бросился выполнять приказ. Полковник посмотрел ему вслед и, немного помолчав, пробормотал себе под нос:

— Хоть он и всего неделю у меня, этот Майер, но водитель он классный. Хотел бы я знать: как его угораздило стать официантом?

Полковник вытащил из костра горящий сучок, а из кармана брюк — смятую пачку папирос и закурил. Прикуривать было нелегко: сучок дымил, и дым ел глаза.

Вдруг полковник заговорил снова:

— История с унтер-офицером, кажется, задела тебя за живое, если ты ради нее пожертвовал частью своего отпуска и приехал посоветоваться со мной.

Лейтенант подумал: «С отпуском это не так уж важно. Елена все равно улетела, причем совершенно неожиданно. А может, и нет, кто знает?

«Очень жаль, — писала она в записке, — что у нас и на этот раз ничего не вышло. Неожиданно посылают в Прагу на сессию социологов и экономистов. Если все будет хорошо, вернусь через два дня».

Итак, по крайней мере половина с таким трудом полученного отпуска оказалась у Теля потерянной. Но тут он вспомнил об отце и решил заехать к нему. Хорошо еще, что удалось застать отца дома. «Не повезло тебе, сынок, — вспомнил Тель слова отца, — к сожалению, нет ни одной свободной минуты. Сейчас уезжаю на танковые стрельбы, если хочешь, поедем вместе, завтра к утру вернемся…»

— Он тебе очень нужен, этот унтер-офицер? — услышал Тель вопрос отца.

— Он мне просто необходим, отец. Так же необходим, как тебе любой из твоих командиров, когда вы отправляетесь на большие учения. Ты ведь, наверное, слышал о предстоящих крупных маневрах?

— Лейтенант просвещает командира дивизии, — шутливо заметил полковник. — Да, случайно я слышал о них и еще кое о чем.

«Его обычные шутки, — подумал Тель, — а я вечно на них попадаюсь».

— Одно могу сказать тебе уже сейчас, — полковник швырнул окурок папиросы в костер. — Мы опять будем соперниками: ты — с «голубыми», я — с «красными». — Его глаза хитро блеснули.

— Спасибо за информацию, — сказал Тель. — Старое соперничество между отцом и сыном. На этот раз, так сказать, на высшем уровне.

— Болтун ты, — улыбнулся полковник и подтолкнул сына в бок, — молоденький болтунишка!

И оба рассмеялись.

О старом соперничестве между отцом и сыном не могло быть и речи. Наоборот, Тель-младший испытывая по отношению к Телю-старшему должное уважение и восхищение. И не только потому, что отец был полковником и командовал дивизией, и не из-за отцовского прошлого, хотя в прошлом отца и была такая деталь, мысль о которой наполняла сына чувством все большей и большей гордости.

«Действительно, — приходила ему иногда на занятиях по истории мысль, — не каждый может похвастаться отцом, который с самого начала, почти с первого часа войны против Советского Союза, стоял на правильных позициях: сперва воевал в партизанском отряде в селах Белоруссии, потом — в качестве представителя партии — вел пропагандистскую работу в лагерях для немецких военнопленных».

«Четыре вещи привез я с собой в качестве сувениров о тех временах, — рассказывал полковник, когда находился в приподнятом настроении. — Вот эти три медали и свой скрипучий голос. — При этом он постукивал пальцем по своей худой шее. — Медали — за участие в боевых действиях против гитлеровцев, а голос — от бесконечных дискуссий. Порой нелегко приходилось тогда с пленными земляками. И если нам удавалось кое-кого из них переубедить, то лишь потому, что сами мы были непреклонными. Кое-кто из пленных за короткое время превратился в настоящих борцов».

Глубокое ясное мышление, целеустремленность в действиях, постоянное внимание к задачам времени — вот что было характерно для отца всегда. В этом ему можно было позавидовать.

«Он женат на своей армии, — думал иногда о нем Тель-младший. — И если в учебниках по истории будет написано: «В пятидесятых годах двадцатого века на немецкой земле впервые были созданы Вооруженные силы рабочих и крестьян», то я буду знать, что мой отец, полковник, тоже принимал участие в их создании, и не где-нибудь, а на самом переднем крае».

Иногда, правда, из-за бесконечных отсутствий отца сын чувствовал себя заброшенным. В этом, собственно, и заключалась основная причина того, что он определил как старое соперничество. Некоторое время отец и сын находились в натянутых отношениях, которые особенно обострились после внезапной смерти матери. Однажды это дало отцу повод спросить у сына:

— Ну а чем ты намерен заниматься дальше?

Спросил он об этом невзначай пять лет назад, после того как молодой Тель вернулся с выпускного вечера, на котором ему были вручены свидетельство о присвоении квалификации и аттестат зрелости. «Ну а чем ты намерен заниматься дальше?» При этом отец выглянул из ванной комнаты с мыльной пеной на щеках и с махровым полотенцем на худом плече.

Сын остановился как вкопанный, проглотил подступивший к горлу горький комок и затем желчно спросил:

— Неужели это тебя хоть сколько-нибудь интересует?

— Глупый вопрос, — недовольно проворчал отец, скрывшись в ванной комнате.

— Тогда почему же ты спрашиваешь об этом только сейчас?

— Разве только сейчас?

Тель точно не помнил, были ли такие разговоры раньше. Конечно, время от времени, когда случай сводил их вместе за обедом или ужином, разговор так или иначе заходил и о будущем сына. При этом отец прямо не предлагал, какой путь, по его мнению, следовало избрать сыну. Но все же в этих случайных разговорах нет-нет да и проскальзывало родительское пожелание, совершенно определенное и, безусловно, само собою разумеющееся…