Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

– Я говорю о серьезном! О моем будущем… и не только моем. Вы помните Чарли… вернее, мистера Стюарта?

– Конечно, помню. Во всех отношениях достойный молодой человек.

– Так вот, на днях он сделал мне предложение.

Выпалив эти слова, Гертруда смолкла и выжидающе посмотрела на него. Выходит, рыбоглазый сын скваттера все-таки собрался с духом – если она, конечно, не врет. Но, как бы то ни было, для первой полосы новость была слабовата.

– Поздравляю. И вы, конечно же, хотели заказать к помолвке кольца, каких нет больше ни у кого.

– Да как вы… – она перевела дух и нервным движением запахнула накидку, – как вы можете такое говорить! Неужели вам все равно?

– Ну, я ведь пока не знаю, что вы ему ответили.

В темноте было плохо видно, но, должно быть, в ее глазах загорелась надежда.

– Я пообещала дать ответ завтра. Я не могу принимать решение, пока не знаю всего. Довольно робеть и откладывать все на потом. Скажите мне все сейчас.

Бедная, бедная мисс Марвуд, как далеко она зашла в своем любовном безумии. Наверное, ему должно было это польстить – когда еще услышишь предложение руки и сердца от женщины, которая к тому же выше тебя рангом? Но такой жалкой она казалась, несмотря на всю свою браваду; и как больно ей будет сейчас, потому что на объяснение более мягкое уже не оставалось времени.

– Я скажу вам: выходите за него. Это будет разумно.

– И вы сможете спокойно на это смотреть? Сможете жить дальше, зная, что я отдана другому?

Это было невыносимо – слушать ее бессильные воззвания и упреки. Они тянулись бесконечно, как ночной кошмар, и когда она дошла до крайней точки своего унижения, из окон гостиной полетели воинственные аккорды «Вальдштейновской» сонаты. Если можно было придумать самый неудачный момент для сокровенного объяснения, то он настал. Поэтому на вопрос: «Вы любите меня?» – Гертруда получила злое и хлесткое, как пощечина, «нет».

– Вы, значит, морочили мне голову, – медленно заговорила она; голос был ледяным, и, как ни странно, в нем не звенело слез. – Я сейчас же скажу об этом маме. Вам откажут от дома. И, возможно, не только от нашего.

Он успел сделать несколько шагов, но, услышав ее слова, остановился. Приблизился вновь, чувствуя, как все внутри подбирается, словно перед прыжком, и как пульсирует в крови пьянящий азарт от осознания того, что ему бросили вызов – пусть даже это сделала женщина, возомнившая себя всесильной.

– Герти, – он отбросил ненужное «мисс», которое было смешным после всего, что тут произошло, – вы хотите выйти замуж?

– Какое вам дело? – бросила она презрительно.

– А такое, что нас с вами видели вместе при крайне недвусмысленных обстоятельствах. И обстоятельства эти, если станут известны общественности, сделают для вас брак невозможным.

– Но я… но это ложь!

– А если я найду с десяток свидетелей, которые это подтвердят?

– Вам никто не поверит!

– Как плохо вы знаете людей, милая Герти. Поверят, обещаю вам. Сам я не стану упорствовать и покаянно признаюсь. Но мне это сойдет с рук. А вот вас вываляют в грязи, от которой вы не отмоетесь до конца своей цветущей молодости. Со временем, конечно, все забудется.

– Вы не посмеете! Это низко!

– Вы сами не оставили мне выбора. Послушайте, – добавил он примирительно, – давайте не будем портить друг другу жизнь. Останемся друзьями.

Гертруда не отвечала: судя по всему, в ней боролись расчет и жажда мести.

– Возвращайтесь в дом. Здесь холодно. И, прошу вас, не нужно объявлять мне войны: вы все равно проиграете. Я сразу узнаю обо всем, стоит вам раскрыть рот, и не останусь в долгу. Не губите свою жизнь из-за ерунды.

Он успел к середине первой части. Вошел в салон тихо, стараясь не мешать, и встал у стены. Мисс Грин была все так же хороша: очевидно, Allegro con brio был самым органичным для нее темпом. Она ликовала, она грозила и тут же стихала, смягчаясь, и красные серьги-капли подрагивали и ловили отблески от люстры. Вот уж кто действительно был сегодня всесилен.

Под занавес снова пошел дождь и ровным шумом, как кисеей, окутал последние, мощные и радостные, аккорды. Аплодировали долго. Еще дольше расходились: мало кому хотелось нырять под такой ливень.

– На чем ты приехал? – спросил Джеффри у Паркера.

– На извозчике, – признался тот, и тут же добавил бодро: – Ничего, отсюда мне совсем недалеко до станции.

– Брось, у меня полно места. Где ты остановился?

– Вообще-то в Сент-Килде…

– Ну и отлично. Я люблю вечерние прогулки. Поехали.

Когда поднята была складная крыша коляски и по ней застучали крупные капли, Джеффри сказал:

– Слушай, этот сын Фоссеттов, который погиб… Ты хорошо его знал? Каким он был?

Хлестнули вожжи по серой лошадиной спине, и они покатили – мимо елок, по извилистой дорожке, прочь от дома.

Солнце висело в молочной дымке, и призрачный, матовый свет струился меж голых ветвей, окутывая безмятежное озеро. Было тихо – так тихо, что не хотелось даже хрустом гравия будить этот таинственный пейзаж. Не сговариваясь, они с Ванессой замерли на месте.

– Устали? – спросил Эдвин, и облачко пара заклубилось у его губ.

Делия улыбнулась и покачала головой.

– Здесь так сказочно, что я боюсь спугнуть фею. Или русалку. Как вы думаете, они водятся в этом озере?

Эдвин пожал плечами. Он наверняка мог бы рассказать все про местных рыб и уток, а вот про русалок не знал. Такой забавный был у него вид – солидный, серьезный – что Делия живо представила его лет через десять. В клетчатой кепочке, в ладно сшитом костюме для загородных прогулок, он идет по тропинке с сачком наперевес – знаменитый ученый, успевший написать уже не одну книгу о насекомых – и в какой-то момент бросается в высокую траву, восклицая: «Какой замечательный экземпляр!»; она с волнением следит за ним, а над головой, шурша, трепещет кружево зонтика. Потом они возвращаются домой; Эдвин, счастливый, прижимает к груди коробочку с редким жуком, а она держит его под локоть, и впереди у них – уютный семейный ужин, и разговоры, и веселое пламя в камине.

Ступив на деревянный мостик, Делия сделала вид, что подвернула ногу, и уцепилась за руку Эдвина; тот не противился, и придуманная только что идиллия будто бы стала ближе. Ужасно захотелось, чтобы кто-нибудь увидел их сейчас и подумал: «Какая милая пара», – но вокруг было пусто, лишь скользил по сонной воде одинокий лебедь. На холме над озером возвышалась белая башня губернаторской резиденции. Флаг был поднят – значит, хозяин сегодня дома. Делия спросила, бывали ли они на губернаторских балах. «Танцевать меня не учили», – коротко ответила Ванесса. Потом отогнула лацкан своего жакета, чтобы взглянуть на часики, и добавилa: пора идти.