Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Из-за спины донесся уже знакомый скрежет кофейной мельницы: видимо, чай в этом доме не жаловали.

– Что у вас нового? – обратилась к ней Фрэнки, когда прежняя тема иссякла.

Делия охотно рассказала, что они ходили сегодня в кино; что картин было несколько, но больше всего ей понравилась «Рамона».

– Это все сентиментальные истории, – заявил Паскаль, – чтобы выжать слезу. А, между прочим, этот краснокожий мог бы и скальп с нее снять. Они же дикари! Людей в жертву приносят.

– Вы сами видели? – не без сарказма поинтересовалась Ванесса.

– Нет, но это и так все знают. Какие вам нужны доказательства? Скажите лучше, – он снова обратился к Делии, – вы бы сами вышли замуж за индейца?

Этот вопрос погрузил ее в то мучительное состояние, когда понимаешь, что от тебя ждут умного или, на худой конец, остроумного ответа, но не можешь вымолвить не слова, потому что заранее предчувствуешь провал. Разочаровать собеседника, сказав банальность, неприятно; молчать – глупо. В такие моменты она ненавидела себя почти до отчаянья. Что бы сказал Адриан на ее месте? Ах, думай же, думай!

– Я считаю, что в браке должно быть взаимопонимание и любовь, тогда он будет счастливым. Но понимать и любить человека совсем другой культуры очень сложно.

– Ну не знаю, – вмешалась Фрэнки из-за примуса, – мне всегда казалось, что мои родители очень счастливые люди.

– Все равно такие браки – редкое явление, – сказал Паскаль. – Это и понятно: каждая раса стремится сохранять чистоту. Не зря ведь многие страны ограничивают въезд цветных – и ваша тоже, верно ведь? Если ничего не делать, весь мир превратится в огромный Вавилон.

Делия внутренне содрогнулась от его бестактности: как можно говорить такое, когда хозяйка – сама смешанных кровей? Ей захотелось немедленно отвлечь спорщиков от опасной темы, но предательский ум – беспомощный, вялый женский ум (зря Адриан пророчил ей блестящее будущее!) – камнем тянул ее на дно, в то время как наверху собиралась буря.

– Вы плохо читали первоисточник, – заметила Ванесса. – Вавилонскую башню строил один народ, пока Бог не смешал их языки. Позвольте нескромный вопрос: вы христианин?

– Предположим.

– Тогда вас, полагаю, заинтересует тот факт, что по нашим теперешним законам Иисуса не пустили бы в Австралию.

– У вас богатая фантазия, – хмыкнул Паскаль, – раз вы можете себе представить Иисуса на портовой таможне. Если Он захочет сюда войти, Он войдет.

– А вы все-таки напрягитесь и представьте. Он стоит и стучит – и что в ответ? «Вы не англосакс, сдавайте экзамен»?

– И на этих основаниях вы предлагаете отменить закон? Чтобы Мессия, причалив к этим благословенным берегам, не застрял на таможне? Не смешите меня.

– Дело не в этом! Вдумайтесь: люди, принимающие такие законы, называют себя христианами. Абсурд.

Только бы они прекратили, мысленно взмолилась Делия, не на шутку встревоженная этим кощунственным спором. Она попыталась вмешаться, но это было все равно что ловить руками теннисный мячик, бегая по корту между играющими. Аргументы сменяли друг друга с молниеносной быстротой, и Делия сама не заметила, как спорщики оставили в покое религию и перешли на политику. И снова у нее возникло призрачное, как туманная дымка, чувство Адрианова присутствия – чувство необъяснимое, потому что в памяти ее отпечаталось иное: аккуратные стрижки и безупречные манеры тех блестящих молодых людей, что приходили к брату; серебряный чайный сервиз на крахмальной скатерти… Но суть была та же: они спорили, пылко и самозабвенно, и в этом стремлении к истине было что-то героическое. А она – было ли у нее что-нибудь, что она кинулась бы защищать с таким бесстрашием?

На столе появились чашки с кофе, и Паскаль сдался, с притворным отчаяньем махнув рукой: «Да ну вас, в самом деле, с вашей демагогией». Фрэнки рассмеялась в ответ.

– Расскажите же нам, – сказала она с кокетливой непринужденностью, – где вы сегодня были?

– Забрел на лекцию в «Атеней». Потом смотрел картины. Ваша Национальная галерея, конечно, не чета Лувру. Современные течения совсем не представлены.

– Да, старик Барни славится своим консерватизмом, – неохотно согласилась Ванесса.

– Зато какой портрет висит у вас в пабе напротив вокзала! Что за дивная страна, где в пивных можно увидеть работы французских мастеров! Жаль, не всем доступно это зрелище, – он подмигнул.

Фрэнки чиркнула спичкой о коробок, не спеша раскурила сигарету и выпустила облачко дыма.

– Вы правда думаете, что мы не можем увидеть эту картину, даже если очень захотим?

– Хотите сказать, что вы готовы ради нее войти в паб? Ни за что не поверю, – засмеялся Паскаль.

– А давайте поспорим, – Фрэнки подалась вперед всем телом, зажав сигарету между пальцами. – Ставлю тот мой рисунок, что вам понравился и… что-нибудь сверху. Что ставите вы?

Он задумался, оттянув пальцами нижнюю губу; наконец ответил:

– Ужин у Фазоли для всех, кто рискнет пойти; и – еще что-нибудь.

Фрэнки и Ванесса переглянулись, и хозяйка протянула канадцу руку.

– Готовь банкет на троих!

– На четверых, – услышала Делия собственный голос.

Они разом обернулись к ней, и она, обмирая сердцем, увидела, как на лице Ванессы проступает изумленное восхищение.

– На четверых, – повторила Фрэнки, и Паскаль разрубил сомкнутые руки.

Пройти под античным портиком, подняться по широкой лестнице в Квинс-холл – уже этого достаточно, чтобы в душе воцарился покой. Здесь тихо. Длинный зал тянется вдаль, являя взору перспективу строгую и величественную. Сквозь окна в потолке падает свет, и острые тени от колонн похожи на стрелки солнечных часов. Но главное таится там, в глубине галерей с мраморными бюстами по бокам. Что взять сегодня? Гексли, Дарвин, Геккель – почти все это он прочел; во всяком случае, английские издания. Но это – даже не сотая часть библиотечных запасов. Тут хватит не на одну жизнь.

Спешить на сей раз не хотелось. Тянуло побродить меж полок, выхватывая глазом имена, заглавия: вдруг наткнешься на что-то новое и редкое? В отделе истории он всегда застревал надолго – в основном, конечно, из-за Французской революции. Следом шли философы во главе с Декартом, а за ними – литературные критики и публицисты. Тут задерживаться не имело смысла, и Эдвин собрался идти дальше; но что-то было неправильно в увиденном секунду назад. Картинка исчезла, а чувство осталось, как бывает в оптических иллюзиях. Он еще раз окинул взором корешки и тут же отыскал чужеродный объект. «О любви». Что делает книга с таким названием в разделе серьезной литературы? Повинуясь любопытству, он взял ее с полки и раскрыл на одной из первых страниц.