Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

– Узнаёшь? – спросила мама. – Это же Бурк-стрит, там, где конский рынок.

– А где трамваи?

– Их в то время еще не провели.

Тогда ему нелегко было в это поверить, в Бурк-стрит без трамваев; без них улица выглядела чужой, и, подумав, Джеффри решил, что сейчас она нравится ему больше. Но мама думала иначе. Она долго стояла у этой картины, которая отчего-то называлась так, как называют музыку. Потом они с художником пили чай и о чем-то беседовали; и уже в дверях, прощаясь, она сказала: «Я не могу купить ее за бесценок, мой друг: она стоит много большего. Но, может быть, дела у нас еще наладятся, и тогда…».

А через два месяца рухнули банки.

– Вы меня что, не слышите? – обиженно повторила Гертруда. – Что с вами?

Он едва успел извиниться, как по дубовому паркету зацокали каблучки, и мисс Грин предстала перед гостями. Все тут же смолкли. Аккуратно, без суетливости, она поставила ноты, села, расправив юбку, и положила руки на клавиши.

Музыка зазвучала тихо и сдержанно, но через несколько тактов вдруг взорвалась и обрушилась каскадом дробных нот. Аллегро кон брио . «Живо, с огнем». Как точно! И как здорово она играла: темпераментно, ярко; оставалось лишь удивляться, сколько силы может таиться в столь хрупком существе. При этом она не выколачивала ноты с бездумной яростью, какой часто страдают юные доморощенные пианистки, – нет, у нее музыка пылала по-настоящему, грозно и неукротимо, как лесной пожар. Чуть вздрагивало худое плечо – левое, в басу, в то время как правая рука скользила широко и свободно, высекая искры из раскаленных добела клавиш.

Аплодировали бурно, советник даже воскликнул: «Браво!». Пианистка благодарно склоняла птичью головку. Без рояля она казалась беззащитной и, стоя, продолжала опираться на него рукой, словно искала поддержки.

Все до единого этюды мисс Грин сыграла блистательно, одухотворяя каждую ноту. Они то звенели ручьем, то ветром налетали, срывая сухую листву, – все стихии были ей подвластны. Её не отпускали, ей кричали: «Еще!» и в конце окружили ее, смущенную и растроганную. Мужчины по очереди целовали ей руку и старались перещеголять друг друга в цветастости комплиментов. Трудно было поймать момент, чтобы выразить свое восхищение, да и не хотелось повторять банальностей вслед за остальными. Вот если бы они были наедине… «Посмотри на меня», – призвал он мысленно, сам не веря в действенность этого призыва; но мисс Грин подчинилась. Уголки губ дернулись в улыбке, а потом она, словно охнув, отвела взгляд. Так бывает, когда женщина вдруг видит себя – прекрасной и, ослепленная, не может поверить в это. И тут же – будто легкую вуаль набросили на ее лицо: исчезли изъяны, осталась лишь улыбка и сияние глаз.

Вот теперь они были одни, и неважно, что вокруг стояли люди.

– Вы, должно быть, хотите пить, – сказал Джеффри. – Здесь душно. Позвольте, я вас провожу.

У чаши с пуншем она осмелела и принялась рассказывать о себе, торопливо, словно боясь, что он вот-вот исчезнет. Приехала из Англии, всего полгода назад, надеясь поправить здоровье в теплом климате. Училась в Вене, у Зауэра. Сейчас сама дает уроки; на жизнь хватает. И самое главное – появились знакомые; общество. Без этого, согласитесь, человек так одинок…

– Мисс Грин, – он взял серьезный тон, которым пользовался нечасто, – вы замечательный музыкант. Вы подарили мне сегодня волшебный вечер – и, уверен, не только мне. И я хочу, чтобы вы знали: у вас есть в Мельбурне друзья. Если вдруг что-то случится, если вам понадобится помощь – любая – разыщите меня. Вы знаете мое имя.

Ее сияние, померкнувшее было, проступило вновь и сделало ее почти прелестной.

– Бурк-стрит, рядом с Восточным рынком. Там наш магазин. Помните: что бы ни случилось…

Джеффри коснулся невесомой руки, которая десять минут назад творила чудеса, а теперь безжизненно свисала вдоль туловища – как птичье крыло, ненужное на земле (откуда-то смутно помнился этот образ); и, взяв ее, прижал кончики пальцев к губам.

– Ну, идите же, – держать ее и дальше становилось уже невежливо. – Вам надо отдохнуть перед Бетховеном.

За окнами стемнело, и тем уютней сделалась гостиная с ее причудливой люстрой, свисавшей с лепного потолка, и разлапистыми растениями в кадках. Обставленный еще в прошлом веке, дом хранил то легкомысленное очарование, которое было изгнано за несколько последних лет – не изо всех домов, конечно, лишь из тех, чьи хозяева стремились делать все в «духе времени». Ему же этот самый дух казался сквозняком, от которого вроде бы не мерзнешь по-настоящему, но чувствуешь себя неуютно. К их новому дому он постепенно привык, благо все в нем было гармонично – и снаружи, и внутри. Но Ванессе дай волю – и она сломает все стены и вынесет мебель, потому что так теперь делают самые передовые люди Англии. Он сказал ей: мы вернемся в итоге к тому, с чего начали, – к пещерам. И прекрасно, ответила она.

– Занимаетесь благотворительностью? – Гертруда опять выросла как из-под земли.

– О чем вы?

– Об этой, – она кивнула в сторону окна, где мисс Грин беседовала с молодой парой.

– А вы, значит, подслушивали?

– Ну вот еще. Подслушивают, когда кто-то уединяется. Вы же не хотите сказать, что собирались с ней…

Она подвесила фразу в воздухе, дополнив ее неопределенным движением плеч. Но Джеффри фразы не подхватил и ответил многозначительной улыбкой. За этот короткий вечер Гертруда его утомила, и щадить ее не хотелось.

– Какой кошмар, – сказала она презрительно. – Что стало с вашим вкусом? Будь она похожа на Нелли Стюарт или, не знаю, на Грейс Палотту…

– Она музыкант, а не актриса. Ей можно простить недостатки внешности. И, Бога ради, мисс Герти, прекратите нести чушь – вас это саму не красит.

Она на удивление покорно снесла нагоняй и, словно спохватившись, продолжила уже совсем другим тоном:

– Мне надо с вами поговорить… Это важно.

– Я к вашим услугам.

– Не здесь. Выйдите в сад. Я буду ждать вас рядом с оранжереей.

– Не лучше ли потом? Вот-вот будет концерт…

– Сейчас, – произнесла она, вложив в это слово, кажется, всю свою твердость.

Досадуя и гадая, что такого важного она могла ему сказать, Джеффри спросил у хозяйки разрешения выйти на воздух. Было холодно, хотя дождь уже прошел и ветер улегся. Он подумал о пальто, которое осталось в гардеробной, но тратить время на хождение туда-сюда не хотелось.

Гертруда появилась через несколько минут, в меховой накидке, наброшенной на плечи. Судя по всему, она собиралась задержаться здесь дольше, чем на два слова.

– Что с вами сегодня творится? – спросила она, скорее озабоченно, чем капризно. – Вы как будто сердитесь. Грубите, избегаете меня…

– И для этого вы вызвали меня на улицу? Мисс Герти, прошу вас… Вы обещали поговорить о чем-то серьезном. Давайте не будем тратить время.