Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Звоном в ушах задернуло, как шторой, благодатный церковный гул. Розовая шляпка впереди махнула плюмажем, явила широкое, добродушное лицо с носом-пуговкой, и полные губы неслышно произнесли: «Да будет мир с вами». Делия заученно ответила – а может, ей это только почудилось, потому что в глазах у розовой шляпки мелькнула тревога. Вокруг начало темнеть, словно в узкие витражные окна заглянула туча. «Вот теперь-то я упаду», – явственно сказал кто-то в голове. Ах, если бы оказались рядом руки, уже однажды подхватившие ее! С трудом превозмогая себя, Делия сделала несколько шагов к выходу; нащупала стену, передохнула чуть-чуть – ноги дрожали, тошнота подкатывала волнами. Кто-то прошел мимо, скрипнула боковая дверь – и запахло улицей: неубранным конским навозом и теплым ветром. Выбравшись наружу, Делия села прямо на ступеньку, как сидят у ворот храма нищие калеки. Дурнота постепенно отступала, сменившись чувством голода, и она вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего чая у сестры. В сумочке было два шиллинга, но на что их потратишь, когда всё закрыто? Город смотрел украшенными витринами – непонимающе и чуть стыдливо, как глядят счастливые на тех, кто в беде. Она снова подумала о Джеффри. Неужели он стал бы отсиживаться в магазине в праздничный день? Даже если он и переживал, то наверняка недолго. В городе у него полно друзей, к кому можно напроститься на обед и там, в общем веселье, забыть обо всем.

Уловив краем глаза движение на мостовой, Делия сообразила, что до сих пор сидит на лестнице. Появись сейчас полицейский – и ее тут же заберут в участок, посчитав пьяной или сумасшедшей. Надо куда-то идти. Разумней было бы вернуться в Орлиное гнездо, но сердце рвалось на Бурк-стрит, отметая прочь все отговорки. Глупое, измученное сердце – его не останавливали ни гордость, ни страх перед новой ложью.

Над оградой собора показалось что-то белое, как шлем полисмена, и Делия вздрогнула. Но нет, полицейские не носят светлых костюмов и не семенят, заложив руки за спину… Она смешалась, не зная, окликнуть его или нет. Все решилось само собой: проходя мимо ворот, мистер Пирс коротко заглянул внутрь – и остановился. Темные глаза наполнились тревожным недоумением, совсем как у дамы в розовой шляпке.

– Это вы, – сказал он с нетвердой, полувопросительной интонацией. – С вами все в порядке?

– Да, – ответила Делия, поднявшись.

Повисло неловкое молчание. Мистер Пирс, видимо, ждал объяснений – стало дурно в церкви, знаете, такая духота; но Делии не хотелось говорить. Слабость всё не проходила, и к ней прибавилось какое-то душевное оцепенение.

– Вы… одна здесь? – спросил он наконец.

Она ощутила укол ревности: суровый, замкнутый Нинни оставался верен Ванессе, что бы ни происходило.

– Да, одна. А вы гуляете?

– Меня пригласили на обед к Салливанам, в Брайтон.

– Так ведь поезда не ходят.

– За мной пришлют коляску, – объяснил мистер Пирс, немного смущенный этим обстоятельством. – А хотите, поедем вместе?

– Меня не приглашали, – возразила Делия.

Он кивнул, но с лица его не сходило озабоченное выражение – как у врача, который не может поставить больному точного диагноза.

– И все-таки я бы рискнул поехать. Грейс будет рада вам.

С этим трудно было поспорить: Грейс приняла бы ее и незваной гостьей. А Джеффри? Будет ли он рад, приди она сейчас в магазин? Может, он сам винит ее во всем. Идти к нему, проглотив обиду, стучать средь бела дня в запертые двери… А если не хватит духу? Тогда назад – в холодную квартиру, где нет ни крошки хлеба.

– Едемте, – сказала Делия.

За мостом их действительно ждала черная виктория [50] Виктория – здесь: элегантный четырехколесный экипаж, по преимуществу дамский, для двух пассажиров и кучера. с поднятым верхом. Забравшись на сиденье, обитое красной тканью, Делия закрыла глаза. Не было сил ни смотреть вокруг, ни поддерживать беседу. К счастью, мистер Пирс не собирался донимать ее расспросами. Подкралась дремота, спутав мысли, и мягко загасила жизнь, точно фитиль у лампы прикрутила.

«Тпру!» – раздалось откуда-то сверху. Коляска встала, а затем дрогнула вновь. Перед глазами появилась широкая спина ливрейного кучера. Сиденье рядом было пустым, и Делия выглянула наружу. За овальной лужайкой, где росли затейливо подстриженные деревья, высилась каменная усадьба с двухэтажной сводчатой колоннадой в итальянском стиле. Воздух в саду был восхитительным: к аромату цветов примешивался свежий запах моря. У дома, в тени жакаранды [51] Жакаранда – вечнозеленое дерево семейства бигнониевых, растущее в основном в тропических и субтропических зонах. Его называют еще «фиалковым деревом» за сиреневые цветы с медовым запахом. , окутанной лиловым облаком, стояли двое. Мистер Пирс что-то говорил, Грейс слушала, то и дело бросая нетерпеливые взгляды на коляску. Потом что-то коротко ответила и заспешила навстречу Делии.

– Боже мой, как же так, – повторяла она на ходу. Вскинула взволнованно глаза, протянула руку. – Давай я помогу, спускайся.

На ней было летнее батистовое платье цвета слоновой кости, с кружевным высоким воротом и пышными оборками. Завитые щипцами волосы она убрала в модную прическу высоко на голове. Не верилось, что еще накануне эта молодая женщина носила скромный конторский наряд и ютилась в тесной студии.

– Я представлю тебя, – зашептала она, обняв Делию за плечи. – Не волнуйся, все будут только рады.

Втроем они вошли в дом – и их тут же обступили, загалдели хором: старшие братья и сестры Грейс, их дети, какие-то еще родственники. Запомнить всех было невозможно, и Делия лишь потерянно водила помутнелым от сна взглядом. Вдовая мать семейства – высокая, дородная дама – покровительственно улыбалась поверх голов. Улучив момент, Грейс что-то тихо сказала ей и, едва церемонии закончились, увела Делию наверх. Там, в просторной спальне с тремя кроватями, они наконец остались одни.

– Что случилось, милая? – спросила Грейс, усадив ее рядом с собою в кресло. – Почему ты не уехала на праздники?

Ох, как нелегко было открыться, заново пережить все потрясения! Но молча страдать – тяжело вдвойне. Запинаясь и глотая слезы, Делия рассказала ей и про письмо, и про Эдвина; а потом, обессилев, закрыла лицо руками.

– Бедное дитя, – Грейс, невидимая, теплая, источающая фиалковый аромат, притянула ее голову к себе. – Я знала, что это добром не кончится. Но теперь все хорошо. Мы больше не оставим тебя одну. Сейчас пойдем обедать; ты ведь, наверное, хочешь есть?

– Но как же я сяду за стол в таком виде? – расстроенно сказала Делия, опустив руки на колени. – У меня ведь ничегошеньки нет с собой!

– Ой, да какая ерунда! Сейчас подберем что-нибудь.