Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

— Вы, Андреев, выпили мед, и вот…

— Нет! — крикнул он. Ему показалось, что он не в комнате и не его, андреевская, судьба вершится сейчас, а здесь поле брани, от его решающего слова зависит судьба вверенных ему полтысячи человек. — Это не я, понимаете, Валя, не я наградил вас костылями. — Он подбежал к ней и, еще не зная будущего, опустил, — ся на колени. Андреев целовал тонкий батист платья, теплые ноги, прижимался горячим лицом к немым деревяшкам костыля, слепо ловил повисшие плетью Валины руки и целовал их. Целовал бесконечно долго, словно они были источником жизни.

Несколько раз он поднимал огорченное лицо. Ему хотелось только встретить ее глаза. Большие, когда-то манящие, обещающие. Пусть они теперь не такие. Ему этого не надо. Андреев хотел видеть только их блеск. Но Валя, откинув голову, казалась безжизненной мумией.

— Простите, Валя. Я ничего не хочу от вас. Только одного слова, — шептал Андреев, глотая комок в горле. Он снова уткнулся лицом в батист. — Мне все время казалось, что я принес вам несчастье. Я писал вам, но письмо возвратилось… Простите меня за то, что я остановился на полпути, не разыскал вас там, в госпитале… Но все эти месяцы я любил только вас, только вас.

Может, час или больше сидел Андреев, не думая ни о чем, ожидая одного слова. Наконец он ощутил прикосновение ее руки. Она нежно гладила его рассыпавшиеся волосы. Ему хотелось схватить эту руку и снова целовать, но он побоялся испугать ее и не дождаться ответа.

— Андреев, — она нагнулась, и ее голос звучал около самого уха. — Андреев, я верю вам. Вы не виновны в морм несчастье. Мне только больно, что все произошло так…

Валя как будто сбросила с себя непосильный груз. Теперь ей стало легко. Она отстранила его голову и, взяв костыль, направилась к двери.

— Вот так, я сказала вам все.

Она включила свет, положила на диван одеяло, потом подумала немного и принесла пуховую подушку.

— Ложитесь здесь, — негромко сказала Валя, и голос ее показался Андрееву бесконечно добрым, таким, как будто между ними ничего не произошло, а если и произошло, то только очень хорошее.

И Андреев понял — Валя простила. Но этого теперь показалось мало. Ему нужно было большего — Валиной любви. Любви, которая сберегала его на фронте, в бескрайних заснеженных полях, любви, ради которой он приехал. А она была. Валина любовь была. По крайней мере, полгода назад. Тогда она предстала перед ним доброй, доверчивой, ласковой. Так почему же та самая любовь сейчас прячется, не верит Андрееву. Почему женщина, хранящая ее, из-за снисходительности к постороннему человеку, а не ради встречи, оставляет его ночевать у себя? Почему?

Потому, что Валя потеряла веру в него, Андреева, любимого человека.

— Вы, Андреев, потушите свет, а то всякая мошкара налетит, — тоном хозяйки сказала Валя, скрываясь за ширмой.

Андреев исполнил распоряжение и, не раздеваясь, лег. Закрыв глаза, он почувствовал, что куда-то проваливается.

— Андреев, вы не спите? — спросила она.

— Нет, а что? — приподнялся на локте Андреев.

— Я хотела поделиться с вами новостью. У меня с Колей началась переписка, а вчера получила телеграмму — скоро, может быть, даже завтра будет дома. Оказывается, вы были правы. Николай воюет в армии. Мне почему-то все время кажется, что вы чуть ли не рядом воюете. Он сейчас начальник боепитания батареи. Орден получил. Может быть, вы слышали фамилию? Тупикин. Андреев? — позвала озабоченно Валя. — Почему вы молчите? Вы же не спите… Вы помните наш разговор о нем в ту ночь?..

Андреев молча встал и пошел к вешалке…

На улице было прохладно. Весенний воздух свежей струей спешил влиться — в легкие каждого, кто хотел жить. Бессчетное множество блестящих звезд осыпало черное, как плодородный чернозем, небо.

Андреев шел к Николаю. Дума в голове была одна. Уехать, уехать сегодня же.

Раньше, обычно после второй рюмки водки, у него начиналось головокружение, а теперь он пил четвертую, и голова оставалась по-прежнему светлой, глаза глядели строго и трезво, он не улыбался каждому пустяку.

Когда в комнате смешался солнечный, пока еще бледный, свет с электрическим, Андреев попрощался с Николаем и, взяв на этот раз неимоверно тяжелый чемодан, пошел на станцию.

…Тупикин выбрасывал из чемодана все новые и новые платья и. туфли. Шелка, крепы, легко шурша, растекались, словно вода, по недавно вымытому полу. Туфли громко стучали о доски.

Валя, опираясь на костыль, безучастными глазами глядела на голубые, розовые, ярко-зеленые куски материи и красные жилистые руки мужа. Когда чемодан оказался пустым, Николай вскочил и, сжав кулаки, подбежал к жене.

— Одевай все. Будь еще привлекательнее. Нравься офицерам. Молчишь.

Его немолодое, но еще свежее лицо, налитое кровью, покрывали белые пятна. Глаза озверело глядели на костыль.

— Обрадовалась, что муж погиб, — кричал Николай. — Дура! Я не погиб, я живой. Ты видишь, живой и невредимый, а ты, — он презрительно сощурил глаза, — а ты калека и проститутка… Мне рассказали, как ты вела себя здесь. Днем один, вечером другой…

Вале показалось, что ее кто-то бьет по лицу. Она отшатнулась.

— Не смей! — крикнула Валя, защищая лицо рукой. — Ты не имеешь никакого права меня оскорблять. Хам. Уйди отсюда. Уйди сейчас же. Я тебя ненавижу. Теперь я тебя до конца поняла. Ты любил не меня, а вот эти тряпки. Ты и меня избрал только потому, что я в тот вечер охраняла банковские деньги. Я до сих пор никому ничего не говорила о том, что ты бежал, захватив с собой семь тысяч казенных денег. В отряде думают, что эту сумму мы потеряли, когда уходили от карателей. Но я-то знаю…

— Врешь, врешь! — зарычал Тупикин, приближаясь к ней.

— Я позову сейчас соседей.

— Соседей?! — вскипел Николай. — Тебе понадобились соседи, а когда ты тут принимала офицеров, соседи были ни при чем. Нет, — злорадствовал Тупикин, засовывая руки в карманы галифе, — так просто я не покину этот дом. Я по крайней мере буду доволен теперь тем, что набью тебе морду.

Валя отступила к столу и, схватив тяжелую бронзовую чернильницу, тихо сказала:

— Уйди. Честью прошу, уйди.

Николай попятился, но тут же, овладев собой, уже более спокойно произнес:

— Ну, хорошо, я, конечно, уйду. Было. бы бессмысленно после всего оставаться здесь, но давай поговорим на прощанье.

— Мне не о чем говорить с тобой.

Но Николай, не обращая на нее внимания, сел на порожний чемодан.

— Мне больно, Валя, — сказал он тихо. — Я ведь тебя любил. Я там на фронте жил только для тебя. А ты… Ты не смогла оценить меня. — Николай нагнул лысеющую голову и, немного помолчав, так же тихо продолжал: — Все это, что я привез… Ты не знаешь, как оно мне досталось. Дорого, очень дорого. Порой я рисковал отдать богу душу, но все-таки брал, не брал, а честнее — воровал. Для кого? Для тебя. А ты… Ну, что ты? Женщина, которая потеряла все на свете.