Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

— Ты уже вернулась? Эллен? — окликает Эми.

Ответа нет. Дверь затворяется.

— Ветер, очевидно, поднялся, — говорю.

Вытряхнув коржи на кухонную столешницу, Эми уже готовится уложить их один на другой, но тут в кухне появляется более приземистый, более плотный, более лысый, более невыразительный вариант Гилберта Грейпа. Эми хватает меня за локоть; мы смотрим, как он отыскивает арахисовое масло, джем, белый хлеб и принимается готовить себе сэндвичи. Стоим, ждем, чтобы он поздоровался. Чтобы сказал хоть слово — не важно какое. Он нарезает по диагонали ломтики хлеба, каждый на два треугольника. Не моргнув глазом, никак не объяснив, почему от него целый год не было ни ответа ни привета, только ежемесячные чеки, он поднимает на нас взор и произносит:

— А, всем привет… вы тоже хотите?

У Эми едва не отнялся язык.

— Ты же знаешь: я не выношу арахисовое масло. Отлично знаешь.

Пересекая кухню, он устремляется на крыльцо и на ходу бормочет:

— Говорят, вкусовые рецепторы меняются через каждые три недели. У нас появляется полностью обновленный комплект вкусовых рецепторов.

Сетчатая дверь со стуком закрывается; Эми не знает, как держаться и что думать. Она только говорит:

— Вот наглость.

— Да уж, — говорю я.

Под мамин храп, доносящийся из гостиной, Эми начинает пощипывать верхний корж. Она морально не подготовилась к появлению третьего брата.

— Разве не надо вначале промазать кремом? — спрашиваю.

Эми останавливается:

— Конечно, надо.

Тут мамин храп усиливается еще на несколько децибел. Сетчатая дверь отворяется, и брат кричит:

— Мама! Мама! — (Храп прекращается.) — Мама, ты храпишь.

— Да? Неужели я храпела?

— Храпела, еще как.

— Извини.

Сетчатая дверь со стуком затворяется: он уходит на крыльцо, к арахисовому маслу и джему. Мама говорит:

— Я же не по собственной прихоти храплю. Храп возникает сам по себе. Не думай, Гилберт, что мне нравится храпеть.

С крыльца раздается любовно-слащавое:

— Я не Гилберт. Я — Ларри.

— Неправда. Меня не обманешь. Тот из моих сыновей, которого ты назвал, приезжает только на день рождения моего малыша.

— Знаю. Потому я и приехал именно сегодня.

Мама говорит:

— Но у него день рождения в воскресенье, а сегодня, Эми, какой день?

— Пятница, мама.

— Вот так-то, понял, Гилберт? Маму не обманешь.

Пауза длиной в три-четыре секунды тянется целую вечность. Сетчатая дверь распахивается в очередной раз; подошвы Ларри шлепают по полу и двигаются в нашу с Эми сторону. Взволнованный, он отбрасывает солнечных зайчиков на кухонный потолок своей лысиной и уточняет:

— У него не сегодня рожденье?

Эми отрицательно мотает головой.

Ларри ищет подтверждения у меня:

— Это прикол у вас такой, да?

«Прикол у нас — это ты», — вертится у меня на языке.

— Ты приехал на два дня раньше, — говорит Эми.

Он улыбается, но не потому, что доволен.

— Как приятно тебя видеть, Ларри, — добавляет она. — Отлично выглядишь.

А я ничего ему не говорю и горжусь, что не скатываюсь до фальши. Но взгляд его встречаю с улыбкой, хотя впоследствии мои губы чувствуют свою вину.

Ларри смотрит в пол, смеется, как будто удачно над нами подшутил, и не спеша выходит из дома. Эми бросается следом:

— Но мы бы не отказались от твоей помощи по дому… — Однако даже не договаривает «…покрасить садовый стол…», так как сетчатая дверь со стуком захлопывается.

Ларри садится в свой новехонький автомобиль и отъезжает.

У нас эта дверь — живой знак препинания.

Всплеснув руками, Эми говорит:

— Старина Ларри все тот же.

— Я покрашу садовый стол.

У нее вырывается решительное «нет» и просьба не беспокоиться.

— Прибереги силы для купания Арни. Кстати, где он?

Я пожимаю плечами.

Она гладит меня по плечу, словно подразумевая извечное «все-будет-хорошо», и говорит:

— Как думаешь, ты сможешь пойти его поискать? Не обязательно прямо сейчас.

— Да, — отвечаю, — не прямо сейчас. Попозже его выслежу.

Она медленно поворачивает торт, прижимая те участки, которые сама же нарушила.

— Чувствую, что можно присесть и отдохнуть. Тем более что у меня многое приготовлено заблаговременно.

— Торт шикарный.

— Да, Гилберт. Это божественный торт.

Разговор течет так, будто у нас в семье нет старшего брата Ларри.

Через пару минут звонит телефон. Трубку берет Эми:

— Да… угу… понятно… мы знаем… Мы над этим работаем, Ларри…

Неужели на проводе Ларри? Ларри сподобился набрать наш номер?

— …знаю, что отвратительно… но Арни — почти взрослый. — Эми заливается краской. — Ну, если бы тебе было не наплевать, ты бы, вероятно, наведывался домой почаще, чтобы нам помочь! — Бросила трубку.

— Ты расстроилась? — спрашиваю.

— Он сейчас выезжает из города, прикинь? И увидел, как Арни копает червей. Когда Арни бросился к нему, чтобы отдать червей, Ларри якобы не узнал его под слоем грязи. Какая спесь… откуда в нем столько спеси ?

Эми выходит на задний двор. Молотит кулаками по фуршетному столу и кричит:

— Да пошел ты нахер! Нахер пошел!

Никогда еще меня так не радовали бранные слова.

— Значит, он прикатил на два дня раньше?

— Ага.

— Наверное, замотался на работе. У него же постоянный цейтнот, пойми.

— А где он работает?

— Откуда мне знать? Я ведь просто Дженис.

— А впечатление такое, что ты знаешь о нем больше всех нас, вместе взятых.

— Ларри о себе не распространяется. Я потому знаю о нем больше всех, что натренировалась понимать окружающих.

На это я не отвечаю. Перекладываю телефонную трубку в другую руку.

— А ты, Гилберт, почему сейчас не на работе? А? Почему ты не на работе?

— На этой неделе я выхожу на полдня.

— Прекрасно, Гилберт.

Сестрица Дженис фальшивит. Мой рабочий график ей по барабану. В последнее время повадилась звонить каждый день. Вот и сейчас уже засыпала меня кучей бессмысленных вопросов и не вникает в ответы.

— Как там у вас погода?

— Дождь был.

— Ненавижу дождь. От дождя сплошные неудобства.

Что значит неудобства, если посадки, деревья и луга без дождя уже загибались?

— Хоть бы в день рождения Арни не зарядил дождь. На этот день мы заслужили ясную погодку. Согласен?

— Конечно, что ни говори.

Дженис заводит устное эссе о нарядах, в которых планирует появиться на дне рождения. Опускаю трубку на стол, иду к холодильнику, наливаю себе холодной воды, выпиваю, снова наполняю стакан и возвращаюсь к телефону.

— …Что ты думаешь по этому поводу?

— Мм. Да.

— «Да»? Все, что ты можешь сказать, — «да»?!

— Ну, как бы… «Да» — самое подходящее слово.

— Передай трубку Эми! Ты нарочно меня обижаешь!

— Нет. На самом деле, нет . Честное слово.